Иосиф Ликстанов - Зелен камень

— Странно, мы говорим об этом, будто все совершенно выяснилось. Но посмотри со стороны: все так шатко, так неверно.

А ты заметила, как он меня берег? — неожиданно спросил Павел.

— Берег?

— Ну да… Судить меня можно, осудить нельзя, — повторил он слова, слышанные от Халузева. — Выживал с шахты, марая мое имя, но, слава богу, под тюрьму не подвел. В Горнозаводск вызвал, чтобы торговлей камешками опозорить, но вне пожара поставить. А он от пожара многого ждал: если бы ветер помог ему — прощай копер, прощай все шахтные постройки! Он своего добивался, не стесняясь средствами. Понимает, значит, как это позорно для советского инженера в маклаки попасть.

— Там, у дяди, ты сказал: «Он не мог этого сделать», — напомнила Валентина.

— Он и старика убил. Это еще страшнее…

— Не верю, не верю, не верю! — Валентина, заткнув уши, трясла головой. — Он не мог, не мог так поступить!

— Как и я хочу не верить, Валя! Послышался усмешливый голос:

— А вы зачем здесь, красавица?

Валентина увидела человека, с которым ехала в одном вагоне из Горнозаводска, и невольно посмотрела на него с мольбой: она вдруг всем сердцем почувствовала, что если и кончится тоска, смятение, измучившие ее и Павла, то лишь благодаря этому человеку, который улыбался ей так дружелюбно.

— «Гадалку» помните? — спросил он. — Все сказанное остается в силе. Напрасно вы тревожитесь, напрасно сюда явились. Вам здесь, Валентина Семеновна, нечего делать, ваше место возле матушки Павла Петровича.

Очень прошу: отправляйтесь домой и маленькую Ленушку прихватите. Ей не с кем будет здесь остаться — Осип тоже с нами двинется. Сам пожелал… Вы, Павел Петрович, со мной в избу пойдете. Самотесов сейчас вернется, доктор приедет — надо поговорить. Кстати, Петюша — крепкий парнишка: решительно отказался посвятить меня в тайны Клятой шахты, пока вы запрета не снимете. Такой конспиратор курносый! Замечательное существо!..

Игошин направился к избе. С какой благодарностью следила Валентина за каждым движением этого спокойного, доброжелательного человека!

— Что он думает о твоих предположениях? Ты поделился с ним, Павел? — спросила она.

— Он несогласен со мной.

— Вот видишь!

— Он не может ошибиться? — усмехнулся Павел.

— Мне кажется, что я очень, очень верила бы этому человеку.

— Почему?

— Не могу даже сказать… Он спокойный, ясный, он знает больше, чем мы… Он все знает!

Уже темнело, когда Павел усадил Валентину и Ленушку в экипажик, в котором только что приехал Самотесов. Ленушка заливалась горькими слезами, протягивая ручонки к Петюше, пришедшему проводить свою подругу.

— Ой, Петенька, родименький! — горевала она. — Ой, не ходи в лог! Ой, не хочу я!.. — и вырывалась из рук Валентины.

— Чего ревешь? — издали успокаивал Ленушку любимец фортуны. — Ты не реви! Сказано — к завтрему вернусь. Ну пропащая, прямо сказать пропащая!

— Не тревожьтесь, Валентина Семеновна, все ладно будет! — сказал Самотесов, прощаясь с Валентиной. — Сеня, садись за кучера. Поезжайте не спеша, лошаденка притомилась. На Клятую шахту заедете, там на машину пересядете.

Павел сел рядом с Валентиной, державшей на коленях девочку; за гранитным бугром, отделившим их от поселка, крепко ее обнял:

— Прощай, Валя!

— Я буду ждать тебя… Все же как хорошо было бы, если бы ты не участвовал в этом походе…

Не ответив, он выпрыгнул из экипажа и направился к поселку. Сеня посвистывал на конька. Прижимая к себе девочку, Валентина все время оборачивалась. Наконец с пригорка в последний раз открылся вид на поселок.

В ранних сумерках темные избы почти потерялись на фоне леса. Как ни напрягала она зрение, все казалось безлюдным. Чего бы она не дала, чтобы еще раз увидеть Павла!

Тени наполнили долину. Они рождались в лесной чаще, тянулись по крутым сбегам, перебрасываясь через речушку, охватывали скалы, а небо на западе становилось светлее и прозрачнее.

После тревог и волнений этого бесконечного дня все в Валентине вдруг затихло. Не хотелось думать о том, что она слышала от Павла, но мысли не отступали.

«Он хочет предать суду человека… нет, преступника, недостойного носить имя человека. Но должен ли это сделать именно он? — Валентина оборвала свою мысль, чувствуя, что готова осудить Павла, и снова возвратилась к ней: — Но он так много пережил, бедный мой…»

Становилось все темнее; краски заката светились спокойно. Сеня, пригорюнившийся на облучке, не торопил лошадь.