Эрнст Гофман - Разбойники

— О скорее, скорее из этой обители горя!

Так воскликнули наши друзья и быстро поехали дальше.

Прошло много лет. Гартман, повысившийся по своей дипломатической службе, был послан в командировку в Рим, а оттуда в Неаполь. Из этого города Виллибальд, оставшийся в Берлине, получал письмо следующего содержания:

«Гартман Виллибальду.

Неаполь… года.

Пишу тебе, дорогой Виллибальд, взволнованный до глубины души. Я должен напомнить тебе о том случае нашей жизни, который в свое время сильно расстроил тебя, так что ты на долгое время не мог освободиться от смешанного чувства радости и горя, любви и отвращения. Но обращаюсь без дальнейшего предисловия прямо к делу.

Вчера я посетил самый грациозный романтический уголок этой страны, а именно Камальдуленский монастырь близ Позилиппо.

Настоятель был настолько любезен, что поручил меня монаху, немцу по происхождению, которого он освободил от наложенного на него обета молчания.

Чем дольше говорил со мною монах, тем знакомее казался мне тон его голоса, а в чертах его лица было также нечто виденное уже мною, только его длинная седая борода вводила меня в смущение. Монах выказывал мне всяческое внимание, свидетельствовавшее о том, что и я казался ему знакомым.

Наконец я вспомнил, когда монах меня спросил, в первый ли раз я в Италии, о нашем путешествии из Берлина через Прагу и Вену в Милан. «Значит, — воскликнул монах, — моя память меня не обманывает. Едва я увидел вас, я припомнил, что мы уже где-то встречались с вами. Мы виделись с вами в замке графа Максимилиана фон К.».

Монах этот оказался не кем иным, как дворцовым священником графа фон К. Ты можешь себе представить, что, как по мановению волшебной палочки, в моем воображении возникла вся светлая, полная жизни картина роковых минут нашего пребывания в замке. Горячо просил я монаха рассказать мне, что сталось со всеми обитателями замка, и выразил надежду, что если мой обратный путь будет лежать через Богемию, то, наверное, я снова найду радушный прием у старого графа, если только он жив.

«Ах, — ответил мне монах, обратив свои полные слез глаза к небу. — Ах, все погибло. Разрушен великолепный замок. Ночные птицы гнездятся в развалинах, где когда-то так пышно царила свобода и гостеприимство».

Мы оба тогда предчувствовали погибель семьи, подпавшей роковой силе судьбы. Слушай же, как это случилось по рассказам монаха.

Граф Максимилиан обнаружил необыкновенное мужество, когда ему принесли смертельно раненного сына, и в награду за это мужество услышал приговор хирурга, который, вынув во всем правилам искусства пулю, объявил, что, хотя рана опасна, однако спасение не только возможно, но и весьма вероятно наступит, если только не случится каких-либо осложнений.

Пуля не пробила груди графа насквозь и, судя по направлению раны, хирург полагал, что убийца стрелял на значительном расстоянии. Это подтверждалось еще и тем, что убийца, очевидно, имел достаточно времени, чтобы убежать, так как егеря, как ни обыскивали лес, не нашли в нем ни одного подозрительного человека. При этом выяснилось, что разбойничья шайка, делавшая всю окрестность небезопасной, снова перебралась за итальянскую границу, и слухи про смелые разбойничьи нападения, повторявшиеся раньше каждый день, совсем прекратились.

Хирург совершенно правильно определил исход раны графа. Скоро граф Франц был уже вне опасности, но тихая печаль и глубокое уныние, наполнившие его душу, сломили его пылкий дух, что, впрочем, содействовало его полному выздоровлению. Оба, и старый граф, и граф Франц, совсем оставили Амалию, бесследно исчезнувшую как по волшебству.

Они не принимались более за поиски, — куда, с чьей помощью она убежала. Всякие предположения относительно ее бегства при ближайшем исследовании оказывались неосновательными, и таким образом, было невозможно измыслить какое-нибудь средство, чтобы напасть на следы беглянки. Могильная тишина господствовала в замке, и только редкие светлые минуты, которые иногда умел вызывать священник, прерывали глубокий траур, в который погрузились оба, отец и сын. Только утешение, доставляемое церковью, подкрепляло старого графа, когда его постиг ужасный удар, предотвратить который тщетно старался граф Франц. Граф Максимилиан узнал случайно, что его сын Карл, действительно, много лет тому назад попался в качестве атамана разбойничьей шайки в Эльзасе, был осужден на казнь, но его сотоварищи по разбою напали на тюрьму, в которой он был заключен, и освободили его. Его имя было прибито к виселице. Свою фамилию он назвал правильно и отбросил только графский титул.