Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

— Он жив? — с надеждой в голосе спросил гость.

— Кто?

— Этот Исламбек?

— Вероятно. О казни никто не говорил. Впрочем, я могу и не знать… Тайна! — Хозяйка насмешливо изогнула губы, подчеркивая свое ироническое отношение к секретам, столь бережно охраняемым гостем и его шефом.

Ефрейтор обрел спокойствие, но оно было вовсе не нужно Рут. Спокойствие чем-то походило на равнодушие, даже безразличие. Гость уже не смотрел на «шахиню», не смущался, когда она вдруг вскидывала свои длинные ресницы и встречала чужой взгляд открыто, с ясным желанием ожечь гостя.

— А вы хотели бы видеть его живым? — полюбопытствовала она.

Такого вопроса ефрейтор не задавал себе, поэтому он прозвучал для него неожиданно и заставил задуматься.

— Мне все равно, — ответил он не совсем твердо.

— А вдруг вы встретитесь?

— Как то есть? — не понял гость.

— Обычно — Исламбек с Исламбеком, — зло, желая сбить равнодушие ефрейтора, пояснила Рут. — Разве это невозможно?

Он опять задумался:

— Не знаю…

Равнодушие, кажется, нарушилось. Гость стал нервничать: ему не нужен был тот, настоящий, Исламбек — достаточно опасностей таит узкая тропка, на которую толкает ефрейтора Ольшер. Ее бы пройти живым, как-нибудь пройти!

— Не надо пугаться, милый юноша, — засмеялась Рут. — Это же только предположение… Шутка. Не так ли? Оставим серьезную и скучную тему, к тому же еще и запретную. Тайна! — Хозяйка озорно подмигнула гостю. — Я дала слово хранить тайну…

«Шахиня» позвала служанку и велела подать кофе.

— В столовой очень холодно, — пожаловалась она. — Принеси сюда!

Пока служанка возилась с прибором и готовила столик к завтраку, Рут развлекала гостя рассказами о своих поездках по лагерям военнопленных. Это были почему-то веселые поездки. Или просто Рут везло на всевозможные приключения. Однажды они заблудились в лесу и попали вместо лагеря для туркестанцев в румынскую часть, где солдаты ждали артистов. Президент с трудом отбил свою жену от компании подвыпивших артиллеристов. «Это были дюжие и решительные парни», — смеясь признавалась Рут. Другой раз ее чуть не застрелил часовой, когда она, изрядно захмелев во время попойки у офицеров караульной команды, среди ночи стала бить в сигнальный рельс, поднимая лагерь на поверку… Рассказывая, хозяйка громко смеялась, а гость застенчиво улыбался. Он плохо понимал ее быструю, изобилующую сложными оборотами немецкую речь. А возможно, и понимал, но не находил в похождениях «шахини» ничего смешного.

Когда подали кофе и служанка вышла, предусмотрительно притворив плотно дверь кабинета, Рут сказала!

— Будем пить!

Рядом с оттоманкой, в торшере хранился коньяк. Хозяйка достала уже начатую бутылку и налила себе и гостю по полной рюмке.

— Берите и садитесь ближе, чтобы мне удобнее было угощать вас…

Он хотел пододвинуть кресло, но «шахиня» показала на оттоманку.

— Не бойтесь, в этом доме вам не угрожает ничего страшного, — и, подняв рюмку, она добавила многозначительно: — Вы же не настоящий Исламбек!

Пока он, взволнованный таким неожиданным предложением хозяйки, перебирался с кресла на оттоманку и умащивался рядом, не зная насколько близко можно сесть, Рут поправляла плед на своих ногах. Поправляла старательно, настолько старательно, что ноги все время оказывались обнаженными и ефрейтор невольно наталкивался взглядом то на округлую коленку, то на полные икры, то на пятки.

Наконец канительная и веселая церемония завершилась — «шахиня» стихла с рюмкой в руке, а ефрейтор обалдело застыл в нерешительности рядом.

— Да садитесь же! — потребовала «шахиня».

Он сел. Рюмка его была в воздухе и усилия, что тратились на сохранение равновесия, отвлекали ефрейтора от необходимости думать о следующем своем шаге. Главное, эта нехитрая работа вселяла в нем какую-то уверенность и даже спокойствие. Когда же они выпили, гость пугливо съежился и сжал губы. Сжал, потому что они предательски вздрагивали и, произнеси он что-нибудь, немедленно бы выдали волнение и страх.

Хозяйка продолжала болтать. Пила коньяк и болтала, вовсе не заботясь о том, слушают ее или нет. А гость держал в руках крошечную желтую чашечку с золотым ободком, вдыхал пряный аромат кофе и молчал.

В случайной паузе «шахиня» вдруг вспомнила о госте. Ей стало смешно от его вида, от этих обалделых глаз, испуганно уставившихся на плед, под которым грелись ее ноги. И она спросила без улыбки, но шутливо: