Эдгар Берроуз - Тарзан - приёмыш обезьяны

«Нет, он думал так, иначе никогда бы этого не сказал, — рассудила девушка. — Но это не может быть правдой, я, я знаю, что это неправда!»

Одно выражение в записке испугало ее: «Я никак не хотел обидеть вас, вас менее, чем кого бы то ни было на свете». Еще неделю назад это выражение наполнило бы ее радостью, теперь оно угнетало ее. Она жалела, что познакомилась с Клейтоном. Она не жалела, что встретилась с лесным богом, — нет, этому она была рада. А тут еще та, другая записка, которую она нашла в траве перед хижиной после своего возвращения из джунглей, любовная записка, подписанная Тарзаном из племени обезьян.

Кто бы мог быть этот новый поклонник? Что, если это еще один из диких обитателей страшного леса, который может сделать все, что угодно для обладания ею?

— Эсмеральда! Проснитесь! — крикнула она. — Как вы раздражаете меня тем, что можете спокойно спать, зная, какое кругом горе!

— Габарелле! — спросонок завопила Эсмеральда. — Что тут опять? Гипносорог? Где он, мисс Джен?

— Вздор, Эсмеральда, никого тут нет. Ложитесь опять! Вы достаточно противны, когда спите, но еще несносней, когда проснетесь!

— Деточка вы моя сладкая, да что с вами, мое сокровище? Вы сегодня будто не в себе, — заворковала служанка.

— Ах, Эсмеральда, я сегодня совсем гадкая. Не обращайте на меня внимания — это будет самое лучшее с вашей стороны.

— Хорошо, сахарная моя, ложитесь-ка вы лучше всего спать. Ваши нервы в лоск издерганы. Со всеми этими рассказами массы Филандера о рипотамах да каких-то людоедских гениях оно и не удивительно!

Джен Портер засмеялась, подошла к кровати Эсмеральды и, поцеловав в щеку преданную негритянку, пожелала ей спокойной ночи.

Лейтенант д’Арно очнулся на постели из мягких лопухов и трав в тесном шалаше. Из его выхода открывался вид на луг, покрытый зеленым дерном, за лугом сразу же поднималась плотная стена кустарников и деревьев.

Он был весь разбит и очень слаб. Когда сознание полностью вернулось к нему, он почувствовал острую боль в многочисленных жестоких ранах и тупую — в каждой кости, в каждом мускуле тела — последствия ужасных побоев. Француз приподнял голову — и это вызывало такую безумную боль, что он долго пролежал неподвижно, закрыв глаза.

Он пытался по частям воссоздать подробности того, что с ним случилось, до той минуты, когда он потерял сознание, чтобы найти объяснение своего теперешнего положения, стараясь понять, среди друзей ли он или среди врагов. Наконец ему вспомнилась вся ужасающая сцена у столба и странная белая фигура, в объятиях которой он впал в забытье.

Д’Арно не знал, какая участь ожидает его. Беспрестанный гул джунглей — шорох листьев, жужжание насекомых, голоса птиц и обезьянок смешались в баюкающее ласковое мурлыканье. Казалось, будто он лежит отгороженный от мириад жизней, звуки которых долетают до него смутным отголоском. Он впал в спокойный сон и проснулся уже после полудня.

Опять испытал он странное чувство полнейшей растерянности, которое отметил и в первое пробуждение, но теперь быстро припомнил недавние события и, взглянув через отверстие шалаша, увидел человека, сидящего на корточках. Видна была только широкая мускулистая спина, и хотя она была сильно загорелой, д’Арно понял, что это спина белого человека, и возблагодарил судьбу.

Француз тихо окликнул Тарзана. Он обернулся и, встав, направился к шалашу. Его лицо было прекрасно — самое прекрасное из всех увиденных д’Арно в жизни. Нагнувшись, он вполз в шалаш к раненому офицеру и дотронулся холодной рукой до его лба. Д’Арно заговорил с ним по-французски, но человек только покачал головой с некоторой грустью, как показалось французу.

Тогда д’Арно попробовал говорить по-английски, но человек снова покачал головой. Итальянский, испанский и немецкий языки привели к тому же результату. Д’Арно знал несколько слов по-норвежски, по-русски и по-гречески и имел поверхностное представление о наречии одного из негритянских племен западного побережья — человек отверг их все.

Осмотрев раны д’Арно, незнакомец вышел из шалаша и исчез. Через полчаса он вернулся с каким-то плодом вроде тыквы, наполненным водой. Д’Арно жадно напился, но ел немного. Его удивляло, что у него не было лихорадки. Опять попытался он говорить со своей странной сиделкой, но и эта попытка оказалась безрезультатной.

Внезапно человек вылез из шалаша и через несколько минут вернулся с куском коры и — о чудо из чудес! — с графитным карандашом. Усевшись на корточки рядом с д’Арно, он несколько минут писал на гладкой внутренней поверхности коры, затем передал ее французу. Д’Арно был изумлен, увидев написанную четкими печатными буквами записку по-английски: