Анатолий Кулемин - Агония обреченных

— Вы к кому?

— Передайте Идьигосу, у меня для него есть очень важная информация. Для него — очень важная…

— Вы ошиблись, здесь такого нет. — Мулат хотел закрыть дверь, но Бредли чуть придержал ее.

— Значит, я ошибся адресом. Очень жаль. Да, кстати… пусть тот, которого здесь нет, остерегается одного из своих друзей, которому он доверяет. Это так, на всякий случай…

Бредли отпустил дверь и направился к выходу из подъезда.

«Как далеко он даст мне уйти; на пятьдесят метров, сто?..»

Расчет Бредли не оправдался лишь в том, что ему не дали уйти ни на пятьдесят, ни тем более на сто метров. Мулат окликнул его сразу.

— Эй, приятель, зачем же так торопиться?

Бредли обернулся и увидел наведенный на себя пистолет. Мулат стоял на лестничной площадке и не сводил с него пронизывающего взгляда.

— Зайдите на минутку, — кивнул он на распахнутую дверь.

В комнате, куда мулат ввел Бредли, находился еще один человек. Его Бредли увидел не сразу, сначала он почувствовал легкое движение у себя за спиной, затем слабый, но требовательный толчок. Бредли поднял руки; его обыскали быстро, однако тщательно. Только после этого этот второй вышел из-за спины Бредли и встал в шаге от него чуть с боку. Это был негр-гигант под два метра, даже широкая рубашка навыпуск не могла скрыть развитую мускулатуру.

«Хорошо встал, идеально для удара с правой, а удар этого малыша если не убьет, то отключит надолго. И линию огня не перекрыл, — оценил про себя профессионализм негра Бредли. — Молодец…»

— Ну так что вы мне хотели сказать? — спросил мулат. Он устроился в кресле, пистолет не убрал, положил руку на подлокотник, правда, ствол отвел в сторону.

«Вот где моя ошибка, — осознал Бредли промах. — Я не спросил у Роуча описания этого Идьигоса. Черт…»

— Не вам. — Бредли небрежно чуть отстранил негра в сторону. Тот, посторонившись, удивленно посмотрел на мулата, прошел, сел на диван и закинул ногу на ногу.

— Двери открывают либо швейцары, либо привратники, а не хозяева. Затягивая время, вы берете на себя ответственность, которая может стоить вам жизни. И ему тоже, — кивнул Бредли на негра.

Это уточнение негру явно не понравилось; он глянул на мулата уже не удивленно, а скорей растерянно. Метис тоже не нашелся, что ему сказать.

— Пропусти его, Рамо.

У портьеры, скрывающей дверь в соседнюю комнату, стоял мужчина больше походивший на европейца, чем на латиноамериканца. Единственное, что выдавало в нем кубинца, — это цвет кожи.

— Ромарио не привратник и не швейцар, — с улыбкой заметил кубинец, обращаясь к Бредли. — Он мой друг и соратник.

Вторая комната была несколько меньше первой и напоминала скорее кабинет: письменный стол, заваленный бумагами, огромный сейф, стеллаж с книгами, среди которых, как успел заметить Бредли, было собрание сочинений Ленина на русском языке. Но пара мягких кресел здесь все же присутствовала. В одно из них кубинец сел, на второе кивнул:

— Проходите, присаживайтесь. И представьтесь, пожалуйста…

Бредли не прошел и в кресло не сел; он проверил, плотно ли закрыта дверь и только после этого, повернувшись, сказал:

— Некогда рассиживаться. Через двадцать минут… максимум через полчаса здесь будет кубинская контрразведка.

Утро выдалось прекрасным: с побережья тянул слабый прохладный ветерок, солнечно; безмятежность прямо висела в воздухе. Все было под стать прекрасному настроению Хорхе Кастиенте. Однако причиной такого его настроения была не только погода. Прошедшей ночью за ликвидацию американца он получил от Идьигоса обещанную сумму; через четыре часа в Мексику отходило маленькое суденышко, капитану которого было уже уплачено; необходимые документы — причем настоящие — в том числе и новый паспорт были уже давно приготовлены. Осталось дождаться минуты отплытия и покинуть этот ненавистный ему остров с его переворотами, революциями, с новым режимом Кастро, снюхавшегося с коммунистами, с его вездесущей контрразведкой, которая рано или поздно доберется-таки до всех; не убережешься. Отплыть и исчезнуть. А здесь пусть воюют другие… те, кому нечего было терять, кто еще хотел здесь чего-то добиться и на что-то еще надеялся. Хорхе Кастиенте здесь больше делать нечего; ему с ними не по пути; у него своя дорога в этом мире. В этом он был убежден непреклонно.

«А ты, Мигель, оказался глупее, чем я предполагал, — думал Кастиенте об Идьигосе, укладывая пачки долларов в потайной отсек чемодана. В нательный пояс — он лежал здесь же — деньги были уже уложены, драгоценности — горсть бриллиантов — тоже были уже надежно спрятаны. Оставшуюся мелочь: цепочки, кулоны, восемь браслетов и двенадцать перстней он ссыпал в кисет и засыпал сверху трубочным табаком. — Ты ведь и погибнешь не зная даже за что, ради чего… За ту кость, которую бросил тебе „Фронт“, словно собаке? Так эту кость надо еще разгрызть и не подавиться. Фиделя им уже не свалить, а если и свалят, русские остров уже не отдадут, не дураки; поздно спохватились».