Валерий Янковский - Нэнуни-четырехглазый

— О, нет. Это настоящие труженики, по, чувствую, они ужасно запуганы.

— Ладно, Андрей Петрович. Спасибо, что посвятили во все подробности. Будем бороться. Если возьмемся дружно, мы их одолеем. Иначе нам тут делать нечего.

В ближайшие дни Михаил Иванович обошел весь остров и остался от него в восторге. Впервые в жизни встретил он такое богатство и разнообразие природы. Бархатное дерево, огромный, стройный и раскидистый маньчжурский орех, дикая акация маака. Реликтовое хвойное красное дерево — тис. На берегу спугнул выдру, в море наблюдал морских львов, сивучей. В лесу увидел и услышал множество невиданных раньше птиц. В неприступных обрывах рассмотрел в бинокль притаившихся от людей пятнистых оленей. Сердце натуралиста ликовало и страдало: «Да, Бабих прав: еще немного — и редкие животные будут уничтожены. Надо действовать…»

В воскресенье собрали всех рабочих, и Михаил Иванович предупредил, что за намытым золотом устанавливается строгий контроль, все до единого золотника должно сдаваться в кассу. Охота на оленей временно запрещается. — Нарушителей будут судить и изгонять с острова навсегда.

Но прошла неделя, другая и вновь поступили тревожные сигналы. Ночной сторож доложил, что перед рассветом, как и месяц назад, несколько темных фигур прокрались с шаланды к ближайшему от моря бараку, а вскоре, крадучись, отнесли на борт какой-то груз. И та, подняв прямой серый парус, скрылась в тумане.

Солнце уже садилось в море, когда Михаил Иванович, обойдя излюбленные места, проходил по гребню неприступных обрывов.

«Когда же олени начнут выходить на пастбище? В этих скалах и россыпях скоро для них не останется ни травинки».

И вдруг, показалось, над ухом пролетел шмель — взжик! Что-то шлепнуло в утес почти на уровне головы, а затем из ущелья донеслось — пах-х-х! Он оглянулся и успел заметить голубоватый дымок. Как кошка, юркнул под скалу, обежал вокруг и осторожно сверху заглянул в расселину. Но там уже никого не было.

В сумерках вернулся в поселок и сейчас же послал мальчика за Бабихом. Выслушав, Андрей Петрович потемнел:

— Задумали избавиться, сволочи! Вот почему все и боялись их трогать. Что будем делать?

Медлить было нельзя, авторитет нового начальства колебался. Посовещались и решили тайно, без свидетелей, пригласить на беседу двух главных старшин.

Поздно вечером в окно домика управляющего постучали. Бабих открыл дверь, и в комнату, кланяясь, вошли оба батоу: толстый розовощекий Сунь и конопатый желтолицый Ван. Они ломано, но бегло объяснялись по-русски на том особом диалекте, который хорошо знаком каждому старожилу-дальневосточнику. Старшинки присели на стулья, Михаил Иванович предложил чай. Гости задымили трубочками.

— Что будем делать дальше, старшинки? Не слушаться моих указаний и уходить с острова или дружно работать? — управляющий перевел взгляд с одного на другого.

Экспансивный Сунь вскочил со стула и хлопнул себя по ляжкам:

— А — я, хозяин, вы верно говори, только мы виновата нету. Новый закон все знай, наша люди кругом согласна, если только…

— Что только?

— А — я, моя говори не могу! Моя боиса.

— Чего боишься? Нас никто не слышит. Говори.

Сунь растерянно глянул на товарища.

— Ван, расскажи все, как есть, — сказал Бабих, — вместе будем хорошенько думать.

Хмурый Ван глубоко затянулся, выбил трубочку о толстую мягкую подошву туфли и стал еще желтее.

— Хорошо, я говори буду. Вы, русска, наша закон худо знай. Наша люди кругом хорошо, только один плохо — хунхуза…

— Откуда хунхузы, где они?

— Его здесь давно живет. Вы посмотри — его как рабочий одинаково. Его рабочий нету. Его только карта играй, опий кури, рабочий люди деньги забирай. Это они золото укради, олени стреляй, никому не боиса.

— А сколько их всего здесь?

— Моя артели семь, Сунь артели — пять люди, кругом двенадцать.

— И несколько сот человек им подчиняются! А как их можно узнать, если они одеты как рабочие? — Михаил Иванович даже привстал. Бабих тоже в упор глядел на старшинок.

Ван сощурил и без того узкие, как щелки, глаза.

— Слушай моя. Хунхуза рубаха, штаны говори не могу. Его рука могу хорошо говори. Котора рука кайла, лопата держи нету, — только карта, ружье, ножика держи, — такой рука чиста, гладка, как мадама одинаково. Хорошо глаза посмотри — сразу видать!

Янковский и Бабих переглянулись.

— А вы можете их нам указать?

Оба батоу отрицательно покачали головами.

— Наша не могу. Если наша покажи, — через три, пять, десять солнца все равно помирать будем.