Алексей Федосов - Лекарь

Сегодня шел третий день, И хвала Аллаху, Латифа шла на поправку.

Я вошел в комнату, Девушка лежала на кровати с закрытыми глазами, кажется спала.

Джабира, сидевшая рядом и скатывающая ватные шарики, взглянув на меня кивнула головой в подтверждение моей догадки. Подошел, сел на скамейку, с которой встала Джабира, и взял Латифу за руку, что б проверить биение её сердца. Оно билось медленно и ровно как положено у спящего человека. Повернулся к служанке, — Как дела со швом? Нет сегодня, сукровицы? Опухоль спадает? — засыпал её вопросами.

«Ну как же проще лечить мужчин, ни тебе разрешения, можно поругать и поругаться, а здесь. Это нельзя, так не делай, туда не смотри, сюда то же, за спиной стоят родственники и заглядывают через плечо, требуя рассказывать, что делаешь, изведут вопросами хуже, чем больной, который молчит и которому стыдно, что-то говорить пока родня рядом. Вот как вести лечение в таких случаях? Учитель просто всех выгонял на улицу и отсылал любопытных к шайтану, а я? Может сам, виноват? Надо как учитель мой гнать их. Не могу, вижу глаза, полные сострадания и не могу отказать, вот и лезут под руку.

Вот и сейчас Джабира посмотрит на меня своими черными глазищами, а потом…»

«Знай, что ответ дуракам — молчание. (Унсур Аль Маали 1021/1098 гг)»

— Господин Мухамад, вокруг шва краснота и опухло всё, но шов сухой.

«Не нравится мне это, надо самому проверять, а то нагноение начинается с того, что мокнуть перестает и рана слипается, под ней всё плохо»

Пытаясь остаться спокойным, — Джабира приготовь госпожу, я хочу осмотреть её рану, — подумав, спросил, — Давно она спит?

Джабира шагнула к окну, выглянула на улицу, посмотрев на солнце, ответила, — Как позавтракала, так и уснула.

— Ну давай готовь, всё равно пора просыпаться, Господин Юсуф, где не знаешь?

Джабира, дернула плечом в знак отрицания, посмотрела на меня своими черными глазами.

— Ладно, отвернусь, — проворчал я, — как будто не видел того, что видел. — Повернулся в сторону окна и стал смотреть на улицу. Ничего интересного там не было, всё оставалось как всегда.

Светило жаркое солнце, на дворе курицы, ковырялись в пыли, со стороны базара донесся крик ишака, раб сидящий у ворот. Только на горизонте рисовалась тоненькая полоска облаков, обещая, что к вечеру может пойти дождь, который принесет прохладу в это измученное жарой и проклятое Аллахом, место.

— Господин лекарь, все готово, — раздался за спиной голос служанки.

Повернувшись, подошел к больной, присел на края кровати, откинув одеяло, принялся осматривать рану оставшуюся после операции.

«Отлично даже лучше чем я думал, после объяснений этой курицы» — Я взглянул на Джабиру, которая уселась на мое место, и доставала вату что — б продолжить прерванную работу.

«Опухло, опухло, язык твой опух, шов сухой без нагноения, всё остальное то же хорошо выглядит» Я приложил руки, ко лбу девушки определяя, нет ли у неё жара.

Латифа открыла глаза и посмотрела на меня своими темными, как маслины глазами, улыбнулась и прошептала, — Всё, плохо?

— Ну что вы Госпожа, Латифа, вы уже идете на поправку.

Она стала поднимать руку и в недоумении посмотрела на меня, — А почему я привязана?

— Это что бы вы не чесали рану и не трогали её, можете занести грязь, но если вы дадите слово, что не будете лезть руками, я вас освобожу, — Я смотрел на неё, а сам видел другое.

Потное лицо землистого цвета, усеянное крупными каплями пота, воспаленные глаза и пересохшие губы, шептавшие между приступами боли, — Ты сможешь мне помочь? — Стон, переходящий в крик- О АЛЛАХ, как мне больно, ну сделай же хоть что ни будь, Ты же Лекарь! А-а-а!-

До сих пор помню как я сидел рядом, держа её за руку и плакал, плакал от собственного бессилия, то, проклиная, всевышнего, за его жестокость, то, прося его о милости, что бы он облегчил страдания бедной женщины. Аллах не услышал мои молитвы.

В тот раз было, так же как и сейчас. Удачно вырезанный отросток в животе. Но не привязанные руки с грязными ногтями, расчесали шов, он воспалился из раны пошел гной с кровью, она три дня кричала, звала Аллаха, что бы он смилостивился к ней и позволил ей умереть. Это было давно, очень давно тогда я был совсем сопливым юнцом, у которого только начала отрастать борода, пришлось мне взять на себя грех перед лицом Аллаха, дал ей сильное лекарство, она уснула и ушла во сне. После того случая я резал только мужчин, отказываясь от любых попыток навязать мне больных женщин. Её звали Ганийя, моя первая и единственная жена.