Алексей Федосов - Лекарь

На одном из сборов, всего народа, было сказано слово и старики заворчали: «мол, негоже это делать» Но потом смирились и много воинов женившись, уходили, и только редкие весточки доходящие, рассказывали о житье на чужбине. Правитель не прогадал, говоря, что возьмет на себя заботу о женщинах и детях своих воинов. Им стало, чего терять….

— Вот здесь я его и встретил, — Ибрагим остановился у ворот дома.

— Стучи. Я хочу глянуть на этого старца.

Кулак загрохотал по деревянным доскам, — Эй. Там. Живые есть?

Ни звука. Потом заскрежетал засов, створка приоткрылась, и на улицу выглянул мальчишка, лет десяти. — Ассалам Аллейкум, — Поздоровался, разглядывая нас темными любопытными глазами.

Ибрагим хотел его расспросить, но не успел, на плечо ребенка легла мужская рука, невнятный голос что-то проговорил. Калитка открылась, и мы увидели пожилого мужчину.

— Салам, уважаемые. Что нужно вам почтенные?

— Салам, мы ошиблись домом. — Ибрагим потянул меня за рукав дальше по улице.

Мелкие песчинки поскрипывали под кожаной подошвой, мы неспешным шагом шли в сторону базарной площади по маленькой кривой улочке.

— Вот, с ним я и разговаривал, он меня послал к судье. Мальчишки я не видел, а старик тот самый, руку даю.

— А ты говорил с ним на улице, калитка была закрыта или открыта?

— Это к чему спрашиваешь?

— Двор не ухоженный, его давно не подметали, облупленные двери дома, покосившийся кусок стенки за углом дома обвитого увядающим виноградом.

— И что? Один старый, другой малый им обоим силенок не хватает, может их всего двое там живет.

Я упал, отброшенный сильной рукой, вдоль стены.

Деревянный брус, набитый по краю повозки, проскрежетал у меня над головой, посыпалась кирпичная крошка, а на расстоянии ладони от лица пронеслись, окованные металлическими полосами, колеса. Ибрагим, успевший оттолкнуть меня с дороги, висел на постромках, сдерживая бег лошади, возничий привстал со своего места и, размахивая кнутовищем, бил по широкому крупу, погоняя своего коня. Раздираемая на части лошадь заржала и стала замедлять свой бег. А потом и вовсе остановилась. Маленькая фигурка отбросила в сторону кнут и со всех ног припустила бежать, миг, исчезла за поворотом. Погнавшийся было Ибрагим, пробежал с десяток шагов, остановился и опершись на колени сначала посмотрел вслед беглецу, а потом на меня. Я махнул рукой: «догоняй» но он, отказался, и пошел обратно. Проходя мимо лошади, хлопнул ладонью по крупу, и она потрусила по улочке, повозка заскрипела колесами и вскорости исчезла из вида. Улочка опять опустела, только двое, некогда хорошо одетых мужчин, сидели у стены одного из домов.

— Ты кого ни будь, обижал в этом паршивом городишке? — Спросил Ибрагим, присаживаясь рядом со мною, прямо на грязные камни.

— Я думал ты мне, расскажешь об этом. Пошли обратно, что-то мне совсем расхотелось куда либо идти.

— А ты ещё куда то намылился?

— Проведать судью.

— Я тебя не узнаю, — Задумчиво оглядел меня, — Тихий скромный лекарь, имеющий кучу друзей…. — Ц — ц, — По цокал языком.

Мухаммад, мы здесь меньше двух дней, а тебя словно подменили, на меня рычишь, кучу народа угрохал, ещё эта телега….

— У меня есть твердое желание, сбежать. Это прекрасный, красивый город, но его лучше рассматривать из-за крепостной стены. Как хочется ощутить подошвой сандалий податливый песок, сминающийся под твоими ногами, почувствовать, как сквозь чалму, макушку греет солнце, обжигает плечи и руки держащие посох. Каждый раз воевать с этими непослушными тварями. Верблюдами, — Пояснил невысказанный вопрос Ибрагима.

Ложиться спать у костра, зная что завтра ты точно встретишь утренний рассвет, на том же месте где и лег. Вдыхать чистый и свежий воздух, напоенный ароматом цветущих садов.

А эти грязные, вонючие города, рассадники болезней, зла и ненависти…. Их надо обходить стороной, не приближаться к ним на полет стрелы, а если надо будет войти, выжечь всё греческим огнём.

— Тебе не хватает самой малости, и будешь в точности как главный евнух из гарема моего бывшего господина.

— Какой такой малости?

— Маленький такой пустячок, его на голову укоротили, а у тебя она ещё торчит на месте.

— Молчи, а не то сбудется.

Ибрагим оскалился во все свои двадцать шесть зубов.