Сергей Заяицкий - Внук золотого короля

Вокруг автомобиля собралась толпа ребятишек, живших в доме.

Володя преисполнился гордостью.

— Хочу! — сказал он. — Если можно!

— Можно. Садись!

И Володя покраснел даже от удовольствия, услыхав, как ахнули все ребята, когда за ним захлопнулась тяжелая дверца.

Автомобиль взвыл и плавно покатился, все ускоряя ход.

Володина мать появилась в воротах.

— Ребята, Володю не видали?

— А он вон... на автомобиле уехал.

— Ну, чего врете!

— Ей-богу!

Если вы посмотрите на карту Северной Америки, то немного южнее сороковой параллели, на западном берегу найдете большой город под названием Сан-Франциско. Сан-Франциско — главный город Калифорнии. Американцы сокращенно называют его Фриско.

Этот город очень велик, это самый большой порт на западном берегу Северной Америки, и в нем очень много и чрезвычайно богатых и чрезвычайно бедных людей. Летом в Сан-Франциско становится жарко, и тогда богатые люди переезжают в свои загородные дома, роскошные дачи с громадными садами и парками.

В один августовский вечер на большом шоссе, идущем из Фриско мимо всех этих роскошных загородных строений, заметно было необыкновенное оживление.

Толпы народа шли из города по этому шоссе, уступая поминутно дорогу велосипедам, мотоциклетам и автомобилям, которые давали о себе знать нетерпеливыми звонками и гудками. Повидимому, все эти люди шли в одно и то же место и по одному и тому же делу, ибо никто не спрашивал другого, куда он идет. Только когда навстречу попадался велосипедист, все окликали его и одновременно спрашивали:

— Еще жив?

На это получали ответ:

— Жив!

Иногда, впрочем, торопившийся велосипедист вместо ответа предпочитал просто отмахнуться.

Время от времени в толпу сзади врезался особенно нетерпеливый автомобиль, который раздраженным ревом расчищал себе дорогу, ослепляя людей гигантскими прожекторами.

— Доктор а едут! Доктор а ! — говорили в толпе.

— Гляди! Гляди! Это вон знаменитый профессор из Нью-Йорка.

— Который? Который?

Толпа, подобно реке, текла по шоссе и как бы вливалась в озеро — в огромную толпу, собравшуюся у торжественных ворот загородного дворца миллиардера Джона Эдуарда Рингана — золотого короля, самого богатого человека в Калифорнии.

Здесь был целый стан. У дороги валялись мотоциклетки и велосипеды, владельцы которых похаживали тут же или сидели в траве, покуривая трубочки. Мужчины и женщины самого разнообразного вида, лавочники, конторщики, рабочие, нищие — все толпились у огромных чугунных ворот с золотыми львами и все смотрели на ярко освещенные окна дворца и в особенности на два окна менее яркие, озаренные каким-то таинственным красноватым светом. В ярко освещенных окнах мелькали тени, так что со стороны можно было подумать, что в доме Рингана происходит какое-нибудь торжество.

Но по настроению толпы и по тревожным лицам людей, входивших и выходивших из ворот, сразу можно было угадать, что происходит что-то, правда, очень важное, но далеко не веселое.

Сторож, стоявший у ворот, имел весьма таинственный вид и пренебрежительно отвечал на беспрестанно задаваемые ему вопросы:

— Не орите, вы!.. Не то велю вас всех отсюда гнать в шею.

— Фу какой важный!

— А вот дождетесь!

— Но неужели он не переменил своего решения?

— Ведь это же небывалый случай!

— Это первый случай в истории Америки!

— По-моему, это шутка!

— Какая же шутка, когда всюду объявлено.

— Пять миллиардов.

— И вдруг я...

— Ого! Не по чину захотел!

— Каково родным-то!

И все поглядывали друг на друга, словно стараясь угадать, кто тот счастливец, кому достанется по жребию огромное наследство Рингана.

— Говорят, он непременно хочет сам вынуть жребий, чтоб перед смертью повидать своего наследника.

— А зачем же представители от населения?

— Ну, чтоб все было правильно.

— Уж очень много народу в Фриско. А ведь выиграть только один может.

— Его счастье будет.

— Эх, кабы мне!

И все снова с надеждою глядели на два таинственных окна, за которыми, как все знали, лежит умирающий миллиардер.

— Уж все билетики, говорят, заготовлены и в урны сложены. Три урны. Из каждой урны по билетику, а потом из трех один.

— Он бы хоть на троих разделил!

— Не хочет!

— Ну, а сын его?

— Что ж сын. Из себя, небось, выходит. На него тоже билетик положен.

— Сердит он на сына.

— За что?