Георгий Тушкан - Первый выстрел

А дома было плохо. Юлия Платоновна, оставшись одна, очень нервничала, сердилась на Юру. Она боялась за него и сердилась, что из-за «операций» он пропускает уроки. А тут еще у них украли корову. Юра попросил комсомольцев помочь разыскать корову. Ее шкуру нашел Али с ребятами из Таракташа. А в лесном домике в ущелье нашли часть мяса.

Вскоре красноармейцы ушли из Судака. Городские улицы теперь патрулировали только отряды самоохраны, а окрестные дороги и леса — чоновцы. Военком очистил ближайшие леса от белобандитов, но те оседлали отдаленные перевалы, и туда с малыми силами нечего было и соваться.

Судак оказался отрезанным от всего мира.

5

Комсомольцы получили свое собственное помещение — пустующую дачу на берегу. Шесть комнат, огромная терраса для собраний и вечеров самодеятельности. Три дня хлопцы и девочки убирали помещение, мыли полы, окна, сооружали в конце веранды помост — сцену. Из другой пустующей дачи приволокли пианино. Гаврилов приказал. Натащили мебели. В одной из комнат появились балалайки, гитара, две мандолины. Кто-то притащил здоровенный барабан. Решили, что в этой комнате будет музыкальный кружок молодежного клуба. Юлия Платоновна согласилась руководить им.

В другой комнате хозяйничали девочки. Фельдшерица Белкина из больницы обучала здесь красных сестер милосердия. В углу стоял скелет человека. Хлопцы надели на него офицерскую фуражку и нацепили на ключицы полковничьи золотые погоны. Чего-чего, а валяющихся погон разных рангов в придорожных лесах было полным-полно!

Наконец состоялось первое собрание комсомольцев. Пришло тридцать девять человек! Явились пять молодых красноармейцев в буденовках, долечивающих раны в Судаке. Один из них даже был секретарем комсомольской ячейки в своем полку.

На помост поднялся Гаврилов, уселся за стол, накрытый красным ситцем, который Юра выклянчил в ревкоме, поздравил молодежь с открытием своего клуба и предложил избрать президиум.

Ребята молчали. Наконец кто-то нерешительно сказал:

— Юру Сагайдака!

— Колю Малаханова!

— Женю Холодовского! Али из Таракташа!

И пошло!

В президиум выбрали и красноармейца Лукина.

Кто-то догадался крикнуть:

— Товарища Гаврилова!

Пересохшими от волнения губами Юра объявил собрание открытым. Доклад о «текущем моменте и задачах молодежи» сделал Сергей Иванович. Протокол вел Лукин — он знал, как это делается.

Потом выбирали комсомольский комитет. В него вошло семь человек, Юру избрали секретарем. Когда голосовали его кандидатуру, Юре стало жарко и горло совсем пересохло.

Из президиума Юра заметил в самом дальнем углу одиноко сидящую Лизу. Их взгляды встретились. У Юры что-то екнуло в сердце, но он отвел глаза в сторону, поправил кобуру с наганом на боку и постарался придать своему лицу суровое выражение. Он твердо решил не смотреть в ту сторону, но нет-нет и взглянет, уголком глаза…

После собрания долго не расходились, пели. Сначала «Интернационал». Потом разные революционные песни. Лукин и его хлопцы-красноармейцы спели новую песню: «Как родная меня мать провожала». Песня очень понравилась. Ее пели три раза.

Инна Холодовская со сцены читала стихотворение «Сакья-Муни».

закончила она под аплодисменты.

А Лукин прочел замечательные стихи «Сын коммунара». И Сергей Иванович разошелся.

— «Динь-бом, динь-бом, слышен звон кандальный, динь-бом, динь-бом, путь сибирский дальний!..» — затянул он.

Расходились поздно. Над тихими улочками Судака неслось:

6

Заснеженные вершины высоких гор алели в лучах заходящего солнца, когда Юра пришел в дом военкома. Семена дома не было, а Ганна, сидя на корточках, раздувала древесные угли в стоявшем возле дома мангале.

— Военком скоро придет? — спросил он.

— Не знаю, Юрчик, сама его теперь редко вижу. То он на «операции», то еще что… И у меня полно хлопот… профсоюзные дела и женщины. А я как, изменилась?

Юра только сейчас обратил внимание на Ганну. Разве что пополнела она. Но глаза те же — карие, веселые, с искорками.

— Немножко ты… другая.

— Разбавилась?.. Я у вас была уже два раза и все про тебя знаю. Что же ты меня не спросишь, где я была, что делала?

Пришел Семен. Поздоровавшись, он скоро появился из дома, в синих галифе, заправленных в сапоги, подпоясанный полотенцем, и подошел к умывальнику, прибитому к вишне. Широко расставив ноги и покряхтывая от студеной воды, лившейся на шею и стекавшей по загорелой спине, он сильно растирал руками грудь, весело кричал: