Юрий Пересунько - Военные приключения. Выпуск 5

Когда совещание закончилось и Грибов отпустил задействованных в деле оперативников, Верещагин задумался. Вроде бы и вышли они в следствии на финишную прямую, но он чувствовал: главные козыри еще не раскрыты и все, что они выявили на сегодняшний день, — мелкота, вроде тех шестерок с восьмерками, которыми заполняется игра. Когда он сказал об этом Грибову, тот согласно кивнул:

— Я тоже так думаю. Понимаешь, не было резона Волкову убивать Шелихова. Да чего гадать-то? Сейчас сам все расскажет, — добавил он.

— А если будет гнуть свое?

— Не должен, — твердо сказал Грибов. — Не дурак же он сам себя под вышку подводить. Это, Петр Васильевич, молодняк сопливый до норы до времени форс держит, этаких воров в законе из себя корчат. Поначитались всякой хреновины, — сплюнул он. — А такие, как Волков, не-е… — покрутил он пальцем. — Ведь недаром его Волчарой в колонии прозвали. В первую очередь они себя очень сильно любят, свою шкуру берегут.

— Ну, дай-то бог, — вздохнул Верещагин.

Ввели Волкова. Заложив руки за спину, он остановился в дверях, хмуро посмотрел на Верещагина, перевел взгляд на сидящего чуть поодаль Грибова, спросил неприязненно:

— Надеюсь, меня привезли на очную ставку?

Молчал Грибов. Молчал и Верещагин.

Какую-то минуту в кабинете висела тишина, и вдруг ее разорвал надсадный, нахраписто-требовательный крик Волкова:

— Почему?! Почему я должен торчать в камере из-за того, что эта сука сунула мне пистолет?

— Садитесь, Волков, — негромко приказал Верещагин. — Очную ставку, значит, просите? Ну что ж, мы тоже об этом думали. Так что и ставки будут, и все остальное.

— Мне и одной хватит! — огрызнулся Волков. — Он у меня с одной расколется. Я ему в харю плюну…

Верещагин молча слушал угрозы Волкова. Когда тот выдохся, он поднял на него глаза, сказал, четко разделяя слова:

— Да нет, Волков, одной очной ставки никак не хватит. Кроме Колесниченко вас еще ждут не дождутся подельщики ваши: Семен Рекунов да Иван Назаров, с поличным взятые на реке. Так-то вот. Только не надо страшно удивленных глаз делать, — остановил его Верещагин. — Товарищ майор, ознакомьте гражданина Волкова с показаниями задержанных.

Грибов достал из пухлой папки несколько густо исписанных листов, протянул их напружинившемуся Волкову. Тот бросил злобный взгляд на майора, взял один протокол допроса, второй…

— Навешать что угодно можно, — неожиданно миролюбиво сказал он, возвращая листы. — Семен-то, Рекунов который, тот вообще на меня зуб имеет, еще с колонии. Дал я ему как-то раз по соплям, чтоб у соседа пайку не отымал, вот он и взъелся на меня. Ишь, гаденыш, — укоризненно покачал он головой. — Там на вышло, так здесь решил под монастырь подвести. Во гад! А что касается Назарова, так тут я вообще не знаю, — пожал он плечами. — Может, раньше они сговорились?

— Эх, Волков, Волков, — остановил его Грибов, — вроде и человек неглупый, а врете нескладно. Лодку-то долбленку, что у Рекунова изъяли, вы в колхозе «Рассвет» еще прошлой осенью купили. Вот показания ее прежнего хозяина. Ну, а что касается японских сетей, то этим вопросом сейчас мои ребята занимаются. Ну, да все это мелочи, — неожиданно заключил Грибов, тяжелым замком сцепил пальцы, долго молчал, изучая какую-то щель на крашенном коричневой краской полу, потом спросил негромко: — Зачем вы убили Шелихова?

Неподвластным тиком дернулось лицо Волкова, он хотел было что-то сказать, но ему, видимо, не хватило воздуха, и он только чуть разжал зубы, уставившись на майора.

Слышно было, как жужжит попавшая в паучьи сети муха. Где-то очень далеко прогудел маневровый паровоз.

Наконец Волков пришел в себя, с хрипом выдавил воздух, всем корпусом развернулся к следователю.

— Я же говорил вам, — глухо произнес он, — еще там, в городе. Пистолета этого я в глаза не видел. Ведь Степан же это… Он парня убил. А потом решил на меня свалить. Так что его об этом спрашивайте… Ну ладно, обещался я у них по осени икру купить, но только и всего-то. А мокруха?.. На кой она мне, гражданин следователь?

— Вот и мы об этом же думаем.

— Во! Сами же понимаете, — подался к следователю Волков. — Степка это, Колесниченко. Испугался, что шуряк его разоблачит, ну и…

— Да видите ли, — не согласился с ним Верещагин, — Степан Колесниченко, на которого вы так старательно упираете, во время убийства спал в поезде мертвым сном.

— Это он так говорит? — криво усмехнулся Волков. — Ну-ну. Тогда запишите, что я в тот вечер летел в Казань на похороны брата.