Поль д'Ивуа - Аэроплан-призрак

Огромные часы на колокольне собора Святого Павла пробили три удара.

— Три часа… Мы еще продолжим разговор. Теперь же необходимо повидать нашу Лизель и подбодрить ее, чтобы она не очень скучала в лечебнице. Оттуда мы отправимся к Ньюгейтской тюрьме, чтобы посмотреть, когда оттуда выйдет белобрысая Эдит, которая каждый день является к своему избраннику убаюкивать себя мечтами.

Он позвонил. Вошел слуга.

— Машину! — приказал фон Краш.

Несмотря на великолепный купол, здание Вифлеемского госпиталя, бесконечно длинное и имеющее два боковых крыла, — производило крайне тягостное впечатление…

— Выходи, Марга. Приехали, — сказал фон Краш, когда машина остановилась у центрального входа.

Молодая женщина соскочила на тротуар.

— Постарайся не быть такой мрачной, — посоветовал толстяк. — Не раскисай… Пусть мне свернут шею, если я понимаю, что творится в твоей прелестной головке!

Марга ничего не ответила, но в глазах ее застыла тревога.

Они вошли в знаменитый лондонский дом для умалишенных.

Вокруг построек бродили мужчины и женщины в белых больничных балахонах. Сторожа, которых можно было узнать по форменной одежде, держались деловито и важно.

Немец остановил одного из них.

— Куда я должен обратиться, чтобы увидеть больную?

— Кого вы хотите видеть?

— Мисс Лизель Мюллер.

— Седьмое отделение, комната номер двадцать два. Будьте любезны пройти через главный вход. Там вы найдете дежурную.

Дежурная была женщиной лет сорока пяти, бледная и худая, с седеющими волосами и приятным грустным лицом. Мисс Лидия внимательно рассмотрела разрешение, предъявленное фон Крашем, и кротко сказала:

— Мисс Лизель не одна.

— Как!

— С ней ее отец.

— Ее отец? Не мистер ли Тираль, о котором писали газеты?

— Да, он. Бог смилостивился над бедной девушкой. Когда преступление лишило ее разума, Бог вернул ее отцу. Любящий человек облегчит страдания несчастной.

— Не будет ли мистер Тираль недоволен нашим посещением?

— О нет! Бедный господин постоянно находится рядом с дочерью… Он все смотрит на нее, обнимает. У него, кажется, было много несчастий в жизни, и это ослабило его разум.

Маргарита и ее отец удивленно переглянулись. Немец спросил:

— Почему вы так думаете?

Как многие старые девы, мисс Лидия очень любила посплетничать и поболтать. Она с восторгом ухватилась за вопрос, предложенный собеседником.

— Почему? Бедняжка Лизель имеет небольшую татуировку. Газеты писали о ней.

— При чем же здесь татуировка?

— При чем? — воскликнула мисс Лидия, довольная тем, что ее так внимательно слушают. — Да этот бедный мистер Тираль помешался на ней. Он показывал мне ее рисунок в газетах. Он заставил меня сличить рисунок с оригиналом. А когда услышал положительный ответ, казалось, радости его не будет предела. Теперь мистер Тираль проводит целые дни, воспроизводя эту татуировку на клочках бумаги. Постоянно ласкает и целует больную, бормоча какие-то непонятные слова.

Фон Краш опустил глаза, чтобы скрыть их торжествующий блеск.

— Как это трогательно в самом деле! Быть может, я смогу немного утешить его?

Мисс Лидия быстро вскочила.

— Пожалуйте за мной.

Посетители прошли длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. На каждой двери была табличка с фамилией обитателя комнаты и иероглифами, вкратце излагающими на специальном языке врачебную диагностику болезни данного лица и способ лечения.

Мисс Лидия дважды постучала в одну из дверей. В комнате раздался какой-то лепет. Она приняла его за разрешение войти, повернула ручку замка и тихо сказала:

— Посетители к мисс Лизель.

Затем, поклонившись немцам, дежурная медленно удалилась.

Маргарита неподвижно застыла на пороге, но ее отец бесцеремонно направился в глубину комната.

Лизель сидела в кресле у большого окна, из которого виднелась Ламбет-Роуд. Ее туманный взгляд блуждал по сторонам. Казалось, реальная обстановка для нее не существует.

Лизель была не одна. Недалеко от нее, за маленьким столиком, заваленным бумагами, сидел Тираль. Бухгалтер заметно постарел. Его поредевшие волосы и борода стали почти седыми. С того дня, как он нашел свою дочь безумной, словно долгие годы пронеслись над его головой.

В руках он держал синий карандаш. Покрытая чертежами и вычислениями страница указывала на то, что он погружен в какие-то математические расчеты. Приподнявшись в кресле, Тираль уставился на посетителей, которые, очевидно, не были ему знакомы.