Карл Фалькенгорст - Танганайский лев

Побратимы сидели немного в стороне от остальных, и не мудрено: ведь оба они были уже люди степенные, а то была все больше молодежь. Они сидели над чашами с пальмовым вином, пенившимся и искрящимся, как шампанское, и Мудима рассказывал Симбе о своих виноградниках, то есть о тех горных долинах, на которых росли и красовались его маслины; из цвета их и добывался этот дивный напиток, известный под названием пальмового вина. Симба пил его особенно охотно; оно напоминало ему родное пиво, и ему казалось, что он снова пьет кружку за кружкой со старыми приятелями и друзьями, йенскими студентами. Ведь он сегодня выпил на брудершафт, к тому же он был почетным свадебным гостем! Как же ему было не веселиться и радоваться в этот день? И все это происходило на вершине громадной горы, высоко-высоко над землей, так высоко, что ему казалось, будто отсюда можно руками хватать звезды; так высоко, что здесь самому месяцу можно было прямо в лицо глядеть и разглядывать его забавную, смешную физиономию.

«Что ты там делаешь, месяц мой милый!» — запел было под этим впечатлением Симба и вдруг оборвал песню на полуслове. Перед ним точно выросла из-под земли чья-то темная фигура и выступила на середину светлого круга перед колеблющимся пламенем догоравшего костра. Симба тотчас же узнал любимца своего Инкази, но какой у него был странный вид! Как много говорили его глаза, в упор глядевшие на Симбу.

— Инкази, друг мой, что с тобой? — невольно воскликнул Симба, — не свадебное у тебя лицо! Уж не подступили ли Руга-Руга к воротам нашего тэмбе? Или Муриро штурмует тэмбе Лугери?

Инкази скрестил на груди руки и сказал:

— Симба, я вижу, ты весел, но знай, что здесь воркуют не одни голуби; здесь кричат и ночные совы; здесь хохочут и воют гиены. Помнишь ты данную клятву? Сегодня ты стал нашим братом; я доверяю тебе, как брату, и пришел теперь предупредить тебя!

— Э, Инкази, — добродушно воскликнул Симба, — уж не похитил ли кто там на берегу мою старую ладью?

— Я только что пришел оттуда, — серьезно продолжал Инкази, — и видел там внизу «Змею»; она стояла на якоре в бухте Лувулунгу. А на берегу я видел Солимана и Османа и твоего слугу Фераджи. Фераджи долго разговаривал с ними, но что именно они говорили, я понять не мог; только имена Мудимы, Симбы и Лео часто доносились до меня ветром. И как они подплыли сюда во мгле и в тумане, так точно и отплыли в тумане и во мгле, а Фераджи, прячась, как вор, побежал в гору и прокрался опять в надежное убежище Мудимы. Седина украшает ваши головы, Симба и отец; то, что я видел, является для меня загадкой. Вы имеете больше опыта и мудрости — разгадайте же мне ее!

Теперь лицо Симбы было серьезно, глаза смотрели строго и сурово, а сквозь сжатые губы он пропустил всего одно только слово: «Предатель!» Но нет! Как мог Фераджи выдать или предать его Солиману? Как мог этот совершенно незнакомый ему арабский торговец быть враждебно настроен против него? Надо было поговорить с Фераджи и узнать причину их тайной встречи и совещания. Быть может, последний хотел только заслужить обещанную награду за извещение о прибытии «Змеи»? Но в таком случае что же ему мешало поступить открыто, прийти и сказать Симбе: «Господин, «Змея» возвращается, я первый увидел ее и первый доношу вам об этом!» Нет, видно, Инкази прав: поведение этого негра загадочно.

Старый Мудима также погрузился в глубокую думу и молчал, но для него разгадка не представляла никаких затруднений. Солиман — это имя было ему знакомо, тяжелые, мрачные воспоминания были связаны для него с этим именем.

В кровавой войне, в которой из-за коварства и измены пало несчастное, но храброе и гордое племя Мудимы несколько десятков лет тому назад, это имя играло важную, выдающуюся роль. Мысль об этом чело-, веке вызвала в душе Мудимы лишь мысль о нападениях, о войне и грабеже. Едва только эта несчастная страна успела немного очнуться и коренные обитатели ее стали мало-помалу вновь спускаться в долину; и там стал уже вырастать первый городок, тэмбе Лугери, эти кровожадные, алчные люди решили, что теперь в этой долине снова есть подходящая для них дичь, и явились поохотиться на людей, как истые работорговцы.

— Ты говоришь, что твое сердце не чует здесь ничего доброго, Инкази, и ты прав, сын мой, — сказал Мудима. — Предчувствие твое не обмануло тебя, я могу разгадать тебе эту загадку. Солиман явился сюда обозреть и исследовать местность, чтобы еще раз ограбить и разорить ее вконец. Фераджи — его лазутчик и шпион. Ему известна здесь каждая тропа; известно число людей, которыми мы можем располагать, — и все это он выдал Солиману. Он останется среди нас и будет продолжать все выпытывать и выглядывать до того момента, когда, наконец, настанет урочный час, а тогда он разом сделается проводником врагов наших, которые нападут на нас во время сна и попытаются захватить врасплох гарнизон Лугери. Что я не ошибаюсь, это не подлежит сомнению. Пусть этот мерзавец незамеченным проскользнет опять в наш тэмбе. Если он не затеял предательства, то сам придет и заявит Симбе о возвращении «Змеи». Если же он не скажет никому об этом, то ясно, что он затеял измену и что нам следует быть с ним настороже и постараться сделать его безвредным для себя, как это делают с ядовитыми змеями, которым раздавливают голову.