Карл Фалькенгорст - Корсар пустыни

Два часа спустя голубой флаг с золотой звездою развевался над зелеными хижинами, а балуба и другие негры усердно работали над сооружением из терновника стен импровизированной крепости. Эта предосторожность была не лишней, так как местные жители собрались в некотором отдалении от холма и не складывали оружия. Напрасно ждали пришедшие, чтобы женщины сами, по собственному побуждению, принесли им съестных припасов и предложили бы их купить. Тогда Белая Борода послал Тома и трех негров из балубского племени в деревню, чтобы они сделали у вакуссов необходимые закупки. Солнце склонилось уже к западу, когда Том после долгих переговоров вошел, наконец, в деревню и, окруженный чернокожими, исчез среди их круглых хижин.

Прошел еще час. Сумерки над тропиками продолжаются, как известно, очень недолго, и ночь скоро опустила на землю свой темный, непроницаемый покров, полный таинственности. Дремучий лес стоял кругом, точно черная стена, и только по ту сторону деревни мерцала белой лентой Моари, над которой поднимался легкий белый туман. В самой деревне кое-где горел еще огонь, а затем зажглись огоньки и перед деревней, почти в открытом поле, точно негры расставили на ночь цепь часовых. На вершине холма сидел перед своей хижиной Белая Борода и ел ужин, приготовленный Галулой. По временам он поглядывал на деревню и, казалось, был озабочен тем, что так долго не видно Тома. Правда, он был хорошо знаком с африканскими нравами и знал, что в этой части света надо прежде всего иметь очень много терпения. Самый простой торг затягивается здесь обыкновенно до бесконечности, а к тому же и сам Том был негром, так что ничего не имел против того, чтобы основательно поторговаться. Но огни перед деревней внушали ему серьезные опасения: это было уже необычным явлением, и так как племени вакуссов среди других варварских обычаев приписывали также и людоедство, то он начал уже серьезно опасаться за судьбу своего верного слуги.

Но он был внезапно и резко выведен из своей глубокой задумчивости; кто-то сильно толкнул его в спину. Обернувшись, он встретился взглядом с парой блестящих глаз, выглядывавших из-под рогов, освещенных неровно вспыхивавшим огнем костра. В то же время совсем рядом послышалось громкое сопение и глухой звук от ударов хвоста по телу.

— Так, так, мой друг, — вскричал Белая Борода. — Ты напоминаешь мне о забытых мною обязанностях. Ты совершенно прав!

Это был Малукко, его вол. Как только Белая Борода начал ужинать, вол, выискавший себе перед тем спокойное местечко около хижины, поднялся на ноги и подошел сзади к своему хозяину, чтобы получить от него свое всегдашнее лакомство — горсть соли, до которой он был большой охотник. Но хозяин был сегодня очень рассеян и забывчив, так что Малукко должен был сам напомнить ему о его обязанностях так мягко и кротко, как только может это сделать такое животное, как он.

Белая Борода протянул ему полную пригоршню соли, и вол слизал ее с видимым наслаждением. Потом Белая Борода похлопал его по шее и ласково поглядел на него. Между ним и Малукко установились такие же отношения, какие бывают между бедуинами и арабской лошадью. Белая Борода и Малукко отлично понимали друг друга. Вол позволял себя седлать только своему хозяину, и только тот один мог ездить на нем. Когда Том попробовал как-то сесть на Малукко, вол безжалостно сбросил его с седла; остальные же негры и не делали таких попыток, почтительно оставляя Малукко в покое. По отношению к ним действительно он мог назваться бешеным: кротость и послушание выказывал он только перед Белой Бородой.

— Ну, теперь ступай прочь, Малукко, и ложись! — приказал Белая Борода. — Завтра тебе предстоит немало потрудиться: ведь мы будем переправляться вплавь через Моари. Ну, ложись!

Точно поняв слова хозяина, Малукко медленно отошел от него и улегся около зеленой хижины; но через несколько минут он поднял голову и насторожился. Белая Борода тоже стал внимательно прислушиваться. Вдали, в лесах на севере, раздавались глухие звуки: это был барабан. В том направлении тоже была деревня и жители ее, быть может, веселились теперь. Вскоре послышались такие же звуки и с юга, а затем и из деревни вакуссов. Не были ли это сигналы, которыми обменивались между собой дикари из разных деревень? Может быть, они собирались вместе, чтобы легче было напасть на лагерь чужеземцев, нарушивших покой их мирного края?

Взошел месяц, осветив черную кайму леса, поля и деревню с ее вспыхивавшими огоньками. Звуки барабанов замолкали на минуту, но затем возобновлялись с новой силой. Тома все еще не было. Около лагеря царила мертвая тишина, и это казалось Белой Бороде тоже не предвещающим ничего хорошего: каково бы ни было настроение негров — враждебно или дружественно, — но любопытство было их коренной чертой, а теперь оно должно еще более возбудиться перспективой тех сокровищ, которые вез с собой Белая Борода. Обыкновенно какая-нибудь негритянка пряталась ночью в кустах, чтобы рассмотреть при свете костра чужеземный лагерь, или подползал, скрываясь в траве, негр, выискивая в плетне удобное местечко, которое он мог бы незаметно перелезть, чтобы стащить приглянувшуюся ему вещь. «Держи вора!» — этот крик часовых часто будил спящий лагерь, но чаще непрошеные гости бывали еще издали замечены и обращены в бегство. Так случалось обыкновенно в течение всей ночи. Неужели вакуссы составляют в этом отношении единственное исключение из всех негров? Или эта мертвая тишина могилы была зловещим затишьем перед грозой?