Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Лакей был прав. Тангейзер задумался. Потом он прикинул другие варианты, но все они предполагали бесшумное устранение дозорного, то есть его глупость. Нет, так не годится!

– Я продемонстрирую им кое-какие трюки, – пробормотал госпитальер задумчиво.

– Пяти парижским наемным убийцам?

– Просто головорезам. Они привыкли стрелять купцам в спину.

Рыцарь ткнул пальцем в план:

– Ты прав, у меня не получится выманить их в коридор. Но если они поверят, что я хочу это сделать и жду их, то часть из них покинет церковь. Они войдут в парадную дверь дома, чтобы зайти сзади. – Тангейзер указал на обе стороны внутренней двери. – Окружат меня.

– Почему вы уверены, что они выйдут?

– Услышав крики Ла Фосса, они будут вынуждены что-то делать, а не просто сидеть и молиться за его душу.

Мальтийский рыцарь отдал Грегуару последний двойной пистоль и объяснил, как найти дом Ирен. Потом он приказал ему взять Клементину и кружным путем добраться до перекрестка южнее дома Ла Фосса. Мальчик не должен был появляться перед церковью, но с перекрестка ему будет все хорошо видно. Если дело закончится плохо, пусть присоединяется к остальным, если хочет, или идет своим путем, оставив себе деньги, которые честно заработал.

– Предупреждаю твой вопрос, – прибавил Тангейзер. – В драке ты не участвуешь.

Затем он пошел вдоль улицы, держа в левой руке спонтон.

У входа в церковь иоаннит остановился – так, чтобы его силуэт виднелся в просвете двери. За ступенькой была арка, дюймов на восемь ниже, обрамленная двумя каменными архитравами. Два человека, выходящие из нее одновременно, задели бы друг друга плечами. А с арбалетами они просто не поместились бы в проходе. Матиас посмотрел на гроб. Перекрестился. Ему не пришлось притворяться – горе и страдания были искренними. Изнутри не доносилось ни звука, но в зловонном воздухе города рыцарь различил новые запахи. Гнилые зубы и кишечные газы. А еще сыр. Опустив голову, госпитальер прочел молитву, чтобы не дать повода для подозрений, спровоцировав атаку. Убийцы никак не проявили себя. Хорошая дисциплина.

С востока донесся глухой раскат грома. Первые капли дождя упали в пыль.

Тангейзер еще раз перекрестился и пошел к дому священника. У порога он прислонил пику к стене и постучал в дверь. Ла Фосс сразу же открыл. Вид у него был такой, словно он пил, чтобы успокоить нервы, но вино сделало его старания скрыть страх еще более жалкими.

– А, брат Матиас. Слава Богу. – Хозяин дома отступил, освобождая проход.

– Слава Иисусу Христу и его Святым Апостолам, – ответил его гость.

Слова заглушили всхлип отца Филиппа – Тангейзер ударил его в солнечное сплетение и швырнул на колени. Дверь в коридор, ведущий к церкви, была распахнута настежь. Матиасу показалось, что он уловил ее движение. Если ему не изменяла память, петли у нее слева, а открывается она в сторону церкви.

Иоаннит схватил Ла Фосса за горло и ударил о стену.

– Сколько головорезов в церкви? – зашипел он на священника. – Не лги, я знаю ответ.

– Четыре, – пробормотал отец Филипп. – Нет, теперь пять.

– Арбалеты, ножи, мечи? Какое еще у них оружие? Вспоминай.

– Арбалеты, ножи, мечи, – повторил Ла Фос. – Больше я ничего не видел.

– Арбалеты у всех пятерых? Вспоминай как следует.

Священник закрыл глаза. Он старался вспомнить все как можно точнее.

– Да, – прохрипел он наконец.

– Доспехи, нагрудники, шлемы?

– У троих шлемы. Нагрудников я не видел, разве что они спрятаны под одеждой.

– Пистолетов нет?

– Нет, я не видел никаких пистолетов.

– А твоя работа – заговорить мне зубы и направить в церковь?

– Да. Простите меня. Господи, прости!

Тангейзер решил, что у него есть несколько минут на разговоры, прежде чем у убийц появятся основания для тревоги. Он сформулировал свои догадки так, словно это были уже известные ему факты.

– Ты устроил, чтобы моя жена остановилась у Симоны д’Обре, – заявил он. – Зачем?

– Кристьен Пикар попросил меня познакомить его с Симоной, по делу. Я представил их друг другу. Он ее очаровал. У меня не было причин подозревать злой умысел.

Малыш Кристьен отрицал, что это он поселил Карлу у Симоны.

– Симона была протестанткой, – напомнил Филиппу Матиас. – Почему он обратился к тебе, католическому священнику?

– Симона раньше была католичкой, но сменила веру. Я крестил ее в детстве. Она перешла в протестантство, когда вышла за Роже или когда он ее околдовал. Роже был известным фанатиком, воинствующим гугенотом.