Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Однажды в Ле-Але, рядом с сырным рынком, она заметила женщину в дорогих черных шелках, на сгибе локтя у которой висела плетеная корзинка с крышкой. Хитрая складка на ее юбке скрывала слегка выпирающий кошелек, привязанный под ней на талии, но Эстель смогла разглядеть эту выпуклость. Она вытащила нож из ножен, зашитых в пояс платья, и нырнула в толпу, сделав вид, что хочет обогнать женщину. Схватив жертву за подол юбки, Эстель повернула ее к себе, словно борзую, и крепко схватила. Потом она ударила ее плечом в живот, и та упала спиной в грязь, а девочка сунула левую руку в складки ее платья. Когда Эстель взмахнула ножом, незнакомка закрыла лицо руками, но лезвие лишь перерезало ремешок кошелька. Увернувшись от какого-то человека, бросившегося на помощь, девочка полоснула его ладонь ножом и, воспользовавшись суматохой, нырнула в переулок. Там ее ждал шум, крики и вытаращенные глаза прохожих. Толстый мужчина перегородил узкий проход. Эстель притворилась, что бежит влево, потом метнулась вправо и почувствовала, как сильные пальцы ухватили ее за волосы. Она нанесла два быстрых, как укусы собаки, укола ножом, а затем рубанула им по державшей ее руке, так что лезвие дошло до кости. Мужчина выпустил ее волосы, но схватил корзинку.

Эстель оставила ему добычу и бросилась бежать, зажав в руках кошелек. Впереди появились еще двое, один позади другого. Девочка остановилась, но первый вдруг застонал и повалился назад.

Когда он упал, Эстель увидела, что вторым был тот самый гигант, купивший им раков.

– Беги, Ля Росса, беги! – скомандовал он. – На кладбище.

Так начались ее полеты с драконом. Гриманд сказал, чтобы она прекратила срезать кошельки, потому что в лучшем случае это закончится каторгой для неисправимых преступников далеко от Парижа. Он обещал возместить ей потери и сдержал слово. Они виделись реже, чем ей хотелось, но этот человек был ее светом. На улице Гран-Труандери жили не самые законопослушные люди, но и там люди втайне боялись Дворов, хотя не признавались в этом. По крайней мере, жителя Труандери можно разыскать. Дворы не предлагали своим обитателям ничего, кроме глубокой ямы бедности и большого риска умереть. Но Кокейн очаровывал Эстель, как королевство из волшебной сказки.

Когда она шла за Гримандом из Ле-Аля на север, к Дворам, Гриманд ругал ее и всегда отсылал обратно, к Тифани, но все чаще и чаще привлекал к своим делам, хотя ни разу не приводил к себе домой. Ля Росса думала, что Тифани ничего не знает о ее тайной жизни, пока на прошлой неделе мать не убедила ее попросить Гриманда, чтобы тот дал работу Жоко и Гоббо.

– Если он твой друг, пусть поможет, – сказала Тифани. – Это ведь и для тебя деньги. На еду. На одежду. Если не захочет – откажет.

Эстель рассказала об этом разговоре Гриманду.

– Значит, мать не запретит тебе видеться со мной? – спросил он, а потом прибавил, что поговорит с Жоко.

А теперь Эстель изгнали. Из-за дамы с юга. Карлы. Девочка не любила слезы. Она привыкла плакать только с какой-то целью, что случалось нечасто. Но теперь, кружа по Ле-Алю и продвигаясь на север по Рю Сен-Дени, она плакала.

Ля Росса слышала голоса, крики, но не обращала на них внимания. Она видела горы мертвых тел, отряды вооруженных топорами и пиками людей, но ей было все равно, а сами они словно не замечали ее. Карла не была злой, даже несмотря на то, что девочка поступила с ней плохо. Карла была ласковой. Сказала Гриманду, что Эстель храбрая. И не позволила Алтану ее убить. Эстель это понимала. И в то же время она понимала, что именно эта женщина стала причиной ее изгнания.

Она не могла ненавидеть Гриманда. Гриманд – король и должен время от времени быть несправедливым, даже к ней, хотя раньше такого не случалось. Но больше всего девочка расстраивалась из-за того, что Гриманд привел Карлу к себе в дом.

Почему?

Он никогда не приглашал Эстель к себе. Ни разу.

Слезы наконец иссякли. Живот сводило от голода, голова кружилась. Эстель пошла домой.

Тифани снимала две комнаты на втором этаже. Два ее брата жили с ними вот уже третье лето. Подойдя к двери, Эстель услышала, что мать и Жоко ссорятся. К этому она привыкла и даже могла спать во время перебранок.

– Ему отрезали член и яйца, – хныкал Жоко.

– Невелика потеря, да и он сам тоже! Мне давно следовало избавиться от вас, ублюдков. Посмотри на меня. Я спала с графом – и не один раз.

– А то мы не знаем. Вся улица знает. Черт!

Жоко протяжно застонал. Войдя в комнату, Эстель увидела, что он сидит на кровати, хватая ртом воздух. Спина у него выгнулась дугой, а пальцы отчаянно цеплялись за матрас. Тихонько повизгивая, парень осторожно лег на кровать, словно она была усыпана битым стеклом. Дыхание его было неглубоким и осторожным, как будто при каждом вдохе в его тело вонзался нож.