Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

– Схватки не начинаются! – Роженица уже не прятала дрожи в голосе.

– Не волнуйся, любовь моя. Такое часто бывает, когда подходишь к краю. Твое тело собирается с силами для главного, – заверила ее Алис, вошедшая в комнату вместе с сыном.

Карла повернула голову и посмотрела на Гриманда. Она уже забыла, какое у него гротескное лицо. В памяти всплыл портрет кисти месье Клуэ. Пот заливал глаза, и женщина вытерла их шарфом. Насколько можно было понять по лицу короля Кокейна, он волновался, но не из-за нее. В отношении ее Инфант Кокейна не проявлял ни тени робости или неуверенности. Он широко улыбнулся. Для него происходящее было привычным делом, но итальянка, несмотря на водоворот чувств и мыслей, понимала всю необычность ситуации. Тем не менее присутствие этого громадного человека внушало ей уверенность.

– Карла, – сказал он. – Вы оказываете нам честь.

– Спасибо. Я очень благодарна.

– Ты вымылся, бугай? – повернулась к сыну Алис.

– Конечно, вымылся.

Гриманд протянул матери свои огромные ладони, и в это мгновение у их гостьи вновь начались схватки. Она присела на корточки, наклонилась вперед и впервые почувствовала движение ребенка. Кожу живота словно обожгло. Карла застонала и стала тужиться, пока схватки не утихли. Тяжело дыша, она опустила взгляд, но ночная рубашка закрывала ее бедра. Женщина подняла ее повыше, но та все равно мешала.

– Завяжите ее, пожалуйста, – попросила Карла.

Она потянула подол рубашки под грудь, а Гриманд собрал остальное сзади и завязал на спине.

– Не нужно стесняться, – сказал он.

– Я не стесняюсь.

Роженица снова склонила голову, но ничего не увидела – мешал живот. Тогда она сняла руку со спинки скамьи и ощупала себя. Ее лоно начало раскрываться. Алис и Гриманд подбадривали ее, но она почти не различала их слов. Теперь ей можно было рассчитывать только на себя. Это ее ребенок. И он рассчитывает на нее.

– Я тебя не подведу, – пообещала женщина своему малышу.

Снова начались схватки, и Карла, застонав, начала тужиться. Жжение усилилось. Она снова почувствовала движение ребенка, заставившее раскрываться ее тело. Боль заполнила все ее существо. Итальянка уперлась ногами в покрытый сухим камышом пол. Ноги у нее были достаточно сильными. Она сосредоточилась и напряглась, представляя, как выходит из нее ребенок. С ее губ сорвался стон:

– Я тебя люблю!

Схватки ослабли. Карла встала, наклонившись вперед и тяжело дыша. Жжение было невыносимым. Ей хотелось снова тужиться, но она ждала, стараясь дышать равномерно. Ожидание казалось бесконечным. Гриманд расстелил льняное полотенце на полу между ее ног. Женщина поняла, каких усилий это простое движение стоило бы Алис.

– Я рада, что вы здесь, – сказала она королю воров.

– Это честь для меня, – кивнул тот. – Я раздвину занавески.

Роженица кивнула. Она стояла спиной к окну, но после полумрака, к которому уже привыкли ее глаза, солнце буквально ослепило ее. Графиня закрыла глаза и снова села на корточки. Почувствовав руку Алис, сжавшую ее плечо, она погладила пальцы старухи.

Опять схватки.

Карла тужилась.

Еще.

Еще.

Еще.

Еще.

С каждой схваткой жжение усиливалось, хотя итальянке казалось, что это невозможно. Гриманд опустился перед ней на колени:

– С вашего позволения.

– Да, да.

Он заглянул ей между ног и снял ее руку со спинки скамьи:

– Дотроньтесь. Головка почти прорезалась.

Женщина почувствовала под пальцами влажные волосы. Теплая, твердая головка.

– О Боже!

Радость от прикосновения к ребенку прогнала боль – но лишь на мгновение.

– Еще немного, любовь моя. В следующий раз тужься не слишком сильно, но равномерно, чтобы не было разрывов, – сказала ей Алис.

– Как будто вытаскиваете пробку из бутылки, – добавил гигант.

Схватки усиливались, и Карла тужилась – так, как было приказано. Жжение стало невыносимым.

– Я Огонь, – прошептала итальянка.

Головка ребенка вышла наружу и повернулась, у роженицы вырвался вздох облегчения. Затем вышел остаток вод – Карла и не предполагала, что их еще так много. Отдуваясь, она протянула руку к ребенку.

– Все хорошо? Скажите.

Гриманд присел на корточки и наклонился, не обращая внимания на воды.

– Розовый, как спелый персик, и уже моргает.

Пальцы графини коснулись нежной кожи. Щека. Она всхлипнула, не в силах сдержать радость.

– Еще рано отдыхать, любовь моя. Пару усилий, и все закончится, – подбадривала ее старая хозяйка дома.