Луи Буссенар - Капитан Ртуть

— Да, я буду говорить, и пусть меня подвергнут самым жестоким пыткам, на которые ты способен, Карбахаль, я скажу правду, всю правду. Ты называешь нас преступниками и убийцами. Но разве это мы, а не твои бандиты заперли в доме в Гуаедалохане матерей с детьми и подожгли этот дом, отталкивая штыком тех, кто пытался убежать? Нет, это сделал ты, Карбахаль!

Карбахаль приподнялся и прокричал что-то, размахивая руками.

Ртуть продолжал:

— Разве это мы разбивали головы индейцев камнями, разве мы отрезали безвинным несчастным ноги и руки и бросали их на дороге мучительно умирать?

— Молчи!

Товарищи примкнули к капитану, готовые защитить его. Ртуть приободрился, голос его звучал подобно грому:

— И ты еще называешь себя патриотом… А знаешь ли ты, Карбахаль, что такое родина? Чтобы быть достойным родины, нельзя ее позорить зверствами, которые ты и твои приятели совершают ее именем. Нельзя защищать свою мать, пытая и убивая матерей врагов. Руки патриотов должны быть чисты. Посмотри на свои, Карбахаль, они обагрены кровью невинных!

Карбахаль задыхался от ярости, чувствуя над собой власть говорящего.

— Ты толкуешь о суде! — продолжал Ртуть, и звонкий голос его разносился на весь двор. — Ты и твои люди называете себя судьями… Я не признаю́ вас. Пусть бандиты не ждут уважения от честных людей! Вас следовало бы свергнуть с глупых золоченых престолов и поставить на наше место. Особенно один — как он отваживается называться судьей? Это Бартоломео Перес, он не солдат и не патриот, а вор и убийца… Я превращаюсь из обвиняемого в обвинителя. Да, я обвиняю этого человека — этого бандита, сидящего среди вас, — в убийстве, двадцать лет назад, в Сан-Луисе, Пьера Делорма, честного гражданина и труженика, друга Мексики, страны, любезно принявшей его… Это был мой отец!

— Клевета! — прорычал Перес, корчась, как в припадке.

— Я обвиняю этого человека, средоточие физических и моральных уродств, в том, что он вырвал из рук моей матери ее дитя. Он истязал ребенка, лишил свободы, а потом с помощью дьявольского внушения искалечил мозг и сердце девочки, и она превратилась из француженки в урода, которого вы все знали, несчастная безумная, бессознательно виновная в самых страшных преступлениях. Вы звали ее донья Альферес… Бартоломео Перес, убийца моего отца, мучитель моей сестры, Луизы Делорм, ты не имеешь права судить меня! Но это еще не все: несчастная девушка пыталась избавиться от колдовства, и ты убил ее! Попробуй отрицать преступление, в котором признался сам!

— Это неправда, ты лжешь! — визжал Перес. — Генерал, заставьте замолчать этого ублюдка, он лжет, у него нет ни одного свидетеля!

— Ты ошибаешься, Бартоломео Перес, вот и свидетель!

Прокладывая себе дорогу сквозь толпу, появился индеец Сиори и занял место рядом с Ртутью. Не пугаясь ни криков, ни оскорблений, он рассказал о преступлениях, совершенных Бартоломео Пересом. Индеец говорил горячо, с наивным красноречием:

— Ты узнаёшь меня, бандит, ты же закопал живым моего отца, ты убил Пьера Делорма, чтобы завладеть его богатствами, ты думаешь, что убил и его дочь…

Услышав слова — ты думаешь, — Ртуть вскрикнул. Не ослышался ли он?

Юноша хотел расспросить Сиори, но тот ринулся к судьям, охваченный невыразимой яростью. Оттолкнув охранников, которые хотели его остановить, Сиори прыгнул на помост, бросился на Бартоломео Переса и обрушил ему на голову свой мачете…

Мозг и кровь карлика забрызгали лица сидящих рядом судей.

— Ртуть, — крикнул индеец что было сил, — я отомстил за наших отцов!

Все произошло в мгновение ока, никто не успел остановить индейца. Началась суматоха. Карбахаль вскочил на стол и выкрикивал приказы. Сотни рук оторвали Сиори от тела его жертвы и куда-то потащили.

Теперь было уже не до суда, не до парада…

— Расстрелять эту сволочь! — заорал Карбахаль.

Мексиканцы окружили Ртуть и его отряд. Сопротивляться было невозможно. Разъяренный людской поток окружил французов и вынес к одной из стен.

Толпа отстранилась, чтобы дать место жертвам и палачам. Не исполнение приказа суда, а убийство — немедленное, жестокое, страшное…

Семнадцать пленных стояли у стены.

Им собирались завязать глаза, но они отказались.

— Я хочу видеть ваши поганые рожи до конца! — заявил Бедняк.

Ртуть находился в центре и старался сохранять спокойствие до последней минуты. Ему хотелось отрешиться от всего земного. Юноша мысленно послал последнее «прости» своей матери. Но что же с сестрой? Что хотел сказать Сиори? Неужели она жива!