Луи Анри Буссенар - Охотники за каучуком

— Ожерелье маскунан! — отчаянно кричит колдун и подобострастно склоняется перед белыми, которых только что хотел убить.

Воины следуют его примеру.

— Ожерелье маскунан! .. Маскунан! — повторяет старик с недоумением.

И это слово, произносимое с чем-то вроде суеверного ужаса, шепотом переходят из уст в уста, действуя на всех, как неотразимый талисман.

Кольцо индейцев, сплошной стеной обступивших искателей хинных деревьев, постепенно раздвигается, и все отступают от них с какой-то суеверной почтительностью. Тогда белые встают на ноги, не веря своим глазам и не понимая, какому чудесному вмешательству они обязаны свей жизнью.

Между тем колдун, успевший уже прийти в себя, подходит к Шарлю, дотрагивается до ожерелья, как бы желая убедиться в том, что оно действительно настоящее, а не подделка, и обращается к молодому человеку:

— Белый знает маскунан — матерь всех канаемэ, жаопири, уятуэ, уатча, кара, парикотэ и ширикума?!

— Ты же сам это видишь!

— А почему маскунан дала белому это ожерелье?

— Дитя той, которую ты назвал матерью всех канаемэ, умирало, и я предложил лекарство, от лихорадки, а маскунан в благодарность сама надела мне на шею это ожерелье.

— Да… Это так! Почему же ты не сказал, что носишь ожерелье, делающее тебя другом всех индейцев?

— А почему ширикума, прикинувшись друзьями, хотели предательски убить белых? — строго и сурово спросил Шарль. — Разве ширикума забыли индейское радушие и гостеприимство? Разве у них в обычае убивать человека, который с полным доверием идет в их малока и пьет с ними их кашири?

— Прости, вождь, ширикума не знали до сих пор белых! Это все туксау Лууди виноват! — смело лжет лукавый старик. — Но туксау Лууди мертв, он умер, убитый мщением маскунан. Маскунан всемогуща и может говорить в громе. Теперь ты свободен, ты и твои люди. Вы можете идти, куда хотите, и ваши красные братья не сделают вам вреда!

Затем, обращаясь к ширикума, до того растерявшимся, что они даже забыли на время о своем кашири, колдун произнес на их родном языке довольно длинную, наставительную речь, в которой несколько раз повторялось слово маскунан, причем указывал на искателей хинных деревьев, удивленных тем, что им посчастливилось так легко отделаться.

Покуда колдун говорил свою речь, Шарль перевел товарищам свой разговор с ним. Маркиз, обрадованный тем, что остался жив, сразу пришел в прекрасное расположение духа, несмотря на то что его сильно мучила экзема.

— Словом, — сказал он, в виде заключения, — хорошо все то, что хорошо кончается, и если вы хотите послушать моего совета, то расстанемся поскорее с этими милыми господами, которым я доверяю только наполовину. Прежде всего начнем с того, что опустим наши штаны и скроем от их глаз отвратительные рисунки, какие на них изобразил этот старый мазила. Как бы все-таки это не внушило им мысли… невзирая на ожерелье старухи, приступить к ампутации…

— Вы правы, Маркиз! Надо уходить поскорее… С этими пьяницами трудно предсказать, что может случиться. Эй, да посмотрите только…

Пока они вполголоса обменивались этими словами, индейцы, которые не могли решиться так мигом прервать начатый пир, нашли средство удовлетворить странные инстинкты и в то же время пощадить белых, находящихся под покровительством их старой жрицы.

Колдун увидел тело убитого туксау, все еще лежавшее в грязной лужице у чанов с кашири. Не долго думая, он схватил свою саблю и, быстро нащупав суставы одной из ног мертвого, одним ударом, с ловкостью опытного хирурга, отделил эту ногу и с самым серьезным видом протянул ее новому вождю. Затем с той же ловкостью он отрезал и вторую ногу умершего, которую поднес своему ученику, принявшему этот дар со всеми признаками величайшего уважения. После этого, как ни в чем не бывало, колдун возвращается к нашим путешественникам.

— Мы уходим! — коротко заявил ему Шарль, которого мутило от омерзения к старику.

— Как желаешь, вождь!

— Ты распорядись дать нам муки и копченой рыбы!