Владимир Шкаликов - Колымский тоннель

И вот я стар. Я только в самом полном одиночестве вспоминаю о прогулках под дождем в носилках. Мои ладони тверды и привычны к любой работе. Мое тело неспособно получить отдых, если уложить меня на перину, зато каменное ложе, укрытое вытертой козьей шкурой, убаюкает меня мгновенно с нежностью матери.

Мои уши различают голос хозяина в любом шуме, мои глаза поймут любой его знак, мои ноги никогда не утрачивают проворства, я силен и вынослив на зависть многим из здешних мечтательных молодцов.

Вот за все это я много лет имею на ошейнике надпись: "Лучший из рабов. Не бить". Я заслужил ее не унизительным заглядыванием в хозяйский рот и не подобострастным сгибанием спины в бесконечных поклонах. Я всегда знал себе цену и свое место, но и хозяевам не позволял забывать об этом. Однажды в трудные времена, когда нас стали кормить впроголодь, и рабы начали шептаться о бунте, я один открыто вышел вперед и без страха заявил хозяину: "Если хотите от нас настоящей работы, если вы — настоящие рачительные хозяева, умеющие видеть собственную выгоду, извольте кормить нас так, чтобы ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА не падала!" Я ждал наказания и был готов пострадать за свои права, но получил не только достаточное питание, но и достойную надпись на ошейнике.

Недавно хозяин предложил мне вообще снять ошейник. Это, сказал он, было бы знаком особого доверия и позволило бы мне впредь чувствовать себя среди горожан — на рынке, на пристани и просто на улице — равным и свободным. Он думал, что для меня это подарок и честь. Но я отказался. Я объяснил, что я и в ошейнике не потеряю своего достоинства, зато без ошейника, принятый какими-нибудь грабителями за купца или бродягу, могу потерять жизнь. Он, кажется, понял. Он сказал: "Ты — умнейший среди рабов".

Но, конечно, он понял не до конца смысл своих собственных слов: там, где есть рабство, нет свободных и несвободных, там ВСЕ рабы — от того, кто в цепях, до того, кто в носилках. Хотя и состарился вместе со мною, ему этого уже не понять: от недостаточно долго носил ошейник".

— Ну и что? — сказал Василий, закрывая тетрадь.

— Не спеши. Ну не спеши. Подумай как следует. Влезь в его шкуру.

— Да ты меня и так в его шкуру втиснула!

Она взяла у него тетрадь. Посмотрела тяжелым взглядом и вышла. Шлепнулась на стол тетрадь, потом в ванной полилась вода, потом она вернулась с опухшими глазами.

— Спасибо, что не сбежал. Скажу последнее, тогда поступай как знаешь. — Помолчала, собираясь с мыслями или с духом. — Вот что, Вася. Это тебя не удержит, но ты должен это знать. Будь я одна, может, пошла бы туда с тобой, но я хочу, чтобы мой и твой ребенок вырос свободным. Действительно свободным…

Она стояла вплотную, и он подхватил ее, посадил к себе на колени:

— Когда?

— Что когда? — Она засмеялась. — Глупый какой. Еще перед твоим Резерватом. Не хотела тебя отвлекать… Ну?.. Так что же?..

Василий прижимал ее к себе и молчал. Ему ничего не хотелось говорить. Ему хотелось сидеть так вечность, или сколько там требуется, и увидеть, каким же получится его продолжение. Мальчик, конечно. А то девочка. Нет, сразу — и мальчик, и девочка…

Светлана тоже не двигалась. Даже, кажется, не дышала. Потом тихо:

— Ва-а-ась… Ты же сам говорил: вариантный мир. Это одно и то же, просто вариант. И запах такой же, и природа, Вась… А люди здесь лучше… Правда?

Он встал, держа ее на руках. Он понял, что к чему. Он вспомнил, что никак не мог найти для Светки обозначения.

Он вспомнил, что никак не мог найти для нее обозначения, когда она вот так открывалась. Независимая, свободная — все не то. Обозначение для нее нашлось, наконец. Она была — равная. Не снизу на него смотрела. И даже больше: он понял, что она ведь никогда и ни на кого не смотрела снизу. Это чувствовали и гнали, втаптывали ее, пока не втоптали в Кешкину избушку. А дальше она пошла сама. В пещеру. И от того места, где догнала Скидана, тогда еще Краснова, она вела и утащила его за собой. Притворялась, что смотрит снизу, а он, слабак, позволял ей это, потому что так ему было удобнее… А теперь она остается, а его отправляет дальше, одного, и ему страшно. Да как ловко отправляет: притворяется, будто не хочет отпустить! Что ж, пусть. Раз ей так лучше, Скидан притворится, будто ничего не понял, и пойдет дальше один. То есть, это она пойдет дальше одна, а он просто вернется. Но ведь ТАМ ему не дадут стоять, там он должен будет — вперед… Они не встретятся больше, но утешением будет то, что, выйдя из пещеры ТАМ, он снова двинется вперед, пусть даже следом за Светкой… Но сам… Нет, не то что-то. И не надо усложнять. Он пойдет и…