Борис Андреев - Чтоб полюбить сильней...

Возвращаешься из далекого похода по лесам с ночевками и чаем у костров на берегах красивейших лесных озер. Возвращаешься усталый, но усталость гасится красотою природы, большим запасом впечатлений от встреч с лесными обитателями. Возвращаешься, предвкушая удовольствие от просмотра сделанных фотоснимков.

Память восстанавливает картины интересных встреч. Их очень много.

Вот кустик полыни на лужайке. Перед ним сеттер сделал стойку, стойка же может быть только по птице. Подхожу ближе. До кустика остается шага два… Выскакивает большой старый заяц, метрах в пяти встает на «дыбки», а сеттер по эту сторону кустика ложится, и оба разглядывают друг друга… Движение руки к фотоаппарату — и зайчище моментально скрывается. А сеттер смотрит на меня и глазами спрашивает: «А ну, скажи, хозяин, кто это был?»

На полянке среди густой травы у трех молодых березок сеттер встал. Даю команду: «Вперед». Собака стоит, как окаменевшая. Повторяю команду — ни с места.

Решил ждать: кто кого пересидит или перестоит? Прошло минут пять-шесть. Собака на «мертвой стойке», а в траве никакого движения! Опускаюсь на четвереньки и ползаю под носом собаки. Перебираю руками траву и в метре от головы сеттера нахожу… затаившегося тетеревенка.

Он маленький, наверно, из запоздавшего или осиротевшего выводка. Попробовал посадить его на сучок, чтобы сделать снимок, но тетеревенок упал опять в траву. Пришлось оставить нашу находку в покое — фото не удалось.

У опушки леса нашли запоздавший выводок перепелов, но он был уже на взлете, поэтому сделать снимок я не успел. Надо бы хоть куда-нибудь выстрелить — для звука! Мой сеттер хорошо знает, что должен быть или щелчок фотоаппарата или звук выстрела: тогда его работа не пропала зря. Не услышав ни того, ни другого, он укоризненно посмотрел на меня, сделал сердитые глаза и облаял.

Вот так и идешь, перебирая в памяти виденное… Хорошего, интересного так много, что весь этот «мед» не вместишь и в большую бочку. И вдруг — встреча.

Но вместо приветливого «Здравствуйте» слышишь: «Ну, много ли убил?!» Это «убил», как ложка дегтя, которым испорчена вся бочка собранного «меда». От такого вопроса коробит и хочется поскорее разминуться…

Кладовая природы и ее музей служат человеку не для заготовки дарового мяса, а для создания и воспитания понятий, присущих гордому званию Человек! Смеяться надо над тем, кто жаден и для удовлетворения этой своей жадности старается уничтожить как можно больше! Насмешкой надо наказывать тех, кто удовольствие свое измеряет количеством килограммов дарового мяса. Нельзя смеяться над человеком, который пошел в леса, на луга и озера ради красавицы природы. Если он возвращается, не убив и не искалечив ничего живого, так не смеяться над ним следует, а брать с него пример.

Встретились мы с ним при необычных обстоятельствах, а для него и в совершенно не подходящее время.

Стояла поздняя осень. Ни единого листика на деревьях! Вся летняя краса лежала на земле желто-коричневым ковром. Белел иней. Солнце светило ярко, но тепло ушло до весны, от голубого неба веяло холодом, а с севера надвигалась мутно-серая полоса — приближался фронт зимы.

Пришли мы в лес: я — подышать воздухом осеннего леса, мой сеттер — побегать перед долгой вынужденной зимней «спячкой».

Я огляделся — видно далеко. Звуки в поредевшем и притихшем, без листьев, лесу слышны на большом расстоянии. И потому Мусик перешел с лесного поиска на полевой — «челноком».

Дорожка уходила вдаль, сплошь покрытая опавшими листьями. Делая челнок, Мусик при каждом развороте пересекал эту дорожку впереди меня. За его поиском я не следил, потому что стоек и подводок делать ему было не по кому (охота закончилась давно, еще в сентябре). Но мой слух невольно ловил шорох листьев под ногами собаки. И вот этот шорох внезапно прекратился. Оглядевшись, вижу: Мусик стоит. Стойка самая стильная, но какая-то едва уловимая особенность дала понять, что стойка не по птице.

Подхожу…

У кромки дороги, почти у самой заросшей колеи — кучка листьев. Над ней-то и стоит Мусик.