Борис Андреев - Чтоб полюбить сильней...

— Какое там удовольствие?! Они мебель грызут!

— Вранье все это! Чепуха!

Задние напирают.

— Чего там приросли? Дай нам подойти!

Худой, чернявый, с усиками продавец сухих фруктов, а попросту — спекулянт, толкается тут же.

— Дай мне тыщу рублей — я бы такую гадость в руки не взял!

— Чего брешешь? Ты бы ее за десятку во рту понес! Иди лучше свой кишмиш продавай!

Спекулянт хочет выкрутиться и поет на другой лад.

— Где же это их ловят?

— В пустыне. А ты чего? Черепашек ловить задумал?

— Да я не умею.

— А тут и уметь нечего, становись на четвереньки и ползи по песку. Они за тобой гурьбой и повалят!

— Прямо сюда и ползи, — вставил кто-то.

Все смеются, спекулянт ретируется. Седой дед долго приглядывался, щурил глаза, потом спросил:

— Из какого же это колхоза, а?

Ему объясняют, что черепах продает Зоокомбинат, а привезли их из Киргизии.

Мальчишки держатся солидно. Они знают, для чего нужны черепахи, и снисходительно, даже с презрением посматривают на взрослых невежд.

Уж поздно, и пора кончать торговлю. Грузовик трогается. Толпа бросается за ним. Те, кто еще недавно стоял в нерешительности, видя, что черепахи уезжают, на ходу тянут деньги. Прохожая женщина, глядя на других, купила черепаху и теперь с изумлением на нее смотрит.

— А чего с ней делать?

Подошла дворничиха.

— Зачем ты ее брала, коль не знаешь, что с ней делать?

— А все брали, и я взяла!

— Детям отнеси. Худого не будет, а душа у них добрее станет. Да поласковее с ней. Всякое животное ласку любит…

Я знаю одного мальчика, которому взрослые говорят:

— Не подходи к собаке — она старая и больная!

— Не тронь кошку — у ней блохи!

— Все звери грязные и заразные!

Этот мальчик не любит животных, всего боится и очень часто болеет. Мне жаль его. У него не будет волшебного ключика, если даже ему купят 10 000 черепах!

Тот, кому пришлось побывать на охоте, но не довелось там никого убить, все равно получил удовольствие, которое полагается иметь от хождения по весеннему лесу и по осенним привольям. И промокнуть под мелким весенним дождиком, и выпить рюмку на досуге с товарищем, и поговорить с местными жителями про обстоятельства жизни.

Как ни рассматривать охоту, она есть акт предумышленного лишения жизни, то есть прямое убийство, и в этом качестве подлежит самому строгому юридическому рассмотрению, если не от лица закона, поскольку заяц, скажем, закону не подлежит, то с точки зрения общественной морали.

Можно оправдывать промысловую охоту — в той степени, в какой она доставляет нам или материальные ценности, или пищу. Или охоту, когда она служит охраной, защитой человека от хищников. Куда достойнее просто охота на комаров, на волков, на крыс, на таежного гнуса, тем более, что редко кто не испытывает удовольствия при виде раздавленного комара. Охотники такого рода заслуживают особого почета, и прежде всего те, кто проводит опыты стерилизации самцов комаров, тем более, что эта охота сопряжена с упражнением для ума.

Повсюду на земле убийство даже самого отъявленного негодяя, совершенное по частной инициативе, карается по суду, а в прежних романах, со смешной на нынешний взгляд моралью, даже этим негодяям предоставлялось право самозащиты. Даже на войне, раз уж люди никак не могут обойтись без этого, массовое уничтожение до некоторой степени регулируется, опирается на приблизительное равенство войсковой численности, средств истребления и одинаковой степени риск.

Охота — какой же это спорт? Прыгун с шестом рискует сломать ногу. Гонщик имеет шанс разбиться. Для владельца нарезного оружия его занятие совершенно безопасно. Так вот, какой же это, к черту, спорт, когда, с одной стороны находится человек, вооруженный нарезным штуцером самой последней модной конструкции, а с другой стороны, совершенно беззащитное на расстоянии выстрела существо, не способное ни убежать, ни уйти куда.

Вспоминается рассказ одного замечательного нашего художника и милого человека, бывшего в отдаленную пору егерем в Беловежской пуще. Рассказ его касался охоты, устроенной для бывшего германского императора Вильгельма II бывшим же русским императором Николаем II. Был устроен длинный, суживающийся в виде воронки дощатый загон, по которому с грохотом, шумом и криками гнали всполошенного зверя, а на выходе, в конце этой воронки, сидел высокопоставленный гость — в безопасном окопчике с заранее заряженным оружием всех систем и бил без промаха в летящего к нему на пределе разрыва сердца обезумевшего зверя. Можно себе представить, сколько мертвечины навалил сухорукий монарх за какой-нибудь час занятий! К сожалению, и доныне в иных странах практикуются угощения убийством.