Юрий Аракчеев - Джунгли во дворе

– Медвежонок? Какой медвежонок? Откуда? – не понимала Вика. – Шмель? В чем перепачкался? Какой рыцарь-жук?… Златоглазка, похожая на балерину? Кто это – златоглазка?

Хотя я и проговорил с Викой около часа, все же осталось ощущение невысказанности. Придя в коммунальную свою квартиру, позвонил из коридора племяннице. Она училась тогда в пятом классе и начала уже интересоваться биологией, занималась в клубе юных биологов зоопарка.

– Ой ты!… Ой ты!… – горячо, хотя и несколько односложно реагировала она на мой рассказ. А потом трубку у нее взяла мама и сказала, что Лиле нужно делать уроки, а мне, взрослому дяде, стыдно…

Частенько мне снятся цветные сны, и в эту ночь я ожидал сказочных путешествий, но, увы, спал как убитый. Проснувшись чуть свет, немедля выглянул в окно. Вот невезение! На уютный наш маленький дворик, на газон с одуванчиками и ноготками, на заросли кустарников и деревьев – на весь открытый только вчера зеленый загадочный континент, населенный, оказывается, фантастическими существами, моросил мелкий унылый дождь…

Еще в юности, в школьные годы, я прочитал удивительную книгу. В ней рассказывалось, как мальчик и девочка, Карик и Валя, забрались в лабораторию знакомого профессора и выпили какую-то вкусную розовую жидкость, которая пахла персиками. Потом мальчик и девочка сели на подоконник, болтая ногами, и тут… Все вокруг них начало неудержимо расти, а сами Карик и Валя стали такими маленькими, что запросто уместились на спине стрекозы, которая как раз опустилась на подоконник. Стрекоза унесла их в дремучие заросли на берегу ручья. И началось путешествие двух человечков в зеленой стране, населенной удивительными "зверями" – муравьями, осами, бабочками, жуками. Книга называлась "Приключения Карика и Вали". Написал ее прекрасный писатель Ян Ларри.

Помню потом свои увлекательные мысленные странствия где-нибудь на лесной поляне. Я лежал на животе прямо в чаще зеленых трав – травинки кололись, муравьи забирались под майку, отчаянно щекотали, кусали, в носу свербило от острого аромата цветов, трав, земли, а пылкое мое воображение следовало за каким-нибудь муравьем по узкой тропке среди толстенных травяных стволов, похожих на тропический бамбук, мимо раскидистых кустов земляники с трехлопастными гигантскими листьями… Над головой висели, источая приторный аромат, кроваво-красные пудовые ягоды.

Я карабкался по толстым изогнутым лианам стеблей, пытаясь добраться до соблазнительных этих плодов, повисал на прохладных розоватых лопастях чашелистиков и наконец погружался в восхитительную, пахучую, нежно-розовую в глубине мякоть ягод, пачкаясь в алом липком соке… Потом, омывшись каплей росы, вскакивал на спину жука-жужелицы и, держась за острые края его ребристого, мутно блестящего панциря, мчался по неизвестным дорогам дремучих джунглей быстрее самого быстрого автомобиля…Наконец сходу хватался за какой-нибудь толстый ствол, взбирался неизвестно куда, как Тарзан, пытался поймать за брюшко яркую, пеструю бабочку – жар-птицу… Потом мысленно попадал в полумрак муравейника – этого многоэтажного лабиринта с анфиладами комнат, галереями, залами и погребами. И строгие охранники-муравьи придирчиво ощупывали усиками меня, чужестранца, но почему-то не трогали… Я жил в дебрях какого-нибудь куста или в цветке, как Дюймовочка, летал на спине прирученной стрекозы над бескрайним океаном трав, как Карик и Валя…

Ах, как жаль, что все это только в воображении, как жаль!

"Счастливая, невозвратимая пора – детство!" Почему так быстро проходит оно? Почему сами мы так легко и как будто даже охотно расстаемся с ним? Зачем? Разве детская восторженность, внимательность, живость помешали бы нам заниматься "взрослыми" своими делами? Да и что такое в сущности "взрослые" дела? Чем таким особенным отличаются они от детских? Останься в нас детское воображение, детская чувствительность, детская самоотверженность и чистота, разве мы были бы хуже? Не детской ли восторженностью, внимательностью, умением видеть и удивляться отличались многие величайшие ученые, писатели, художники, путешественники? Они были выше удручающей, однообразной рутины так называемой взрослой жизни – это и помогло им совершать открытия, создавать художественные произведения, отправляться на исследования новых земель. Наша унылая "взрослая" привычка не удивляться ничему, беспрестанное сдерживание эмоций, постная убежденность, что важно лишь то, что полезно (хотя, что на самом деле полезно, мы так в общем-то и не знаем; представления о пользе и вреде того или иного меняются с течением времени полярно), – есть ли это признак истинной мудрости? Стремление к сугубой материальности, беспрестанная оценка всего на свете с точки зрения утилитарной, сиюминутной, сплошь да рядом лишь экономической пользы не привели ли иных из нас к самой, может быть, страшной болезни двадцатого века – вещизму? Вещизму со всеми вытекающими из этого печального явления последствиями: холодностью в отношениях друг с другом, неискренностью, бесчувствием, эгоизмом, забвением той необходимой истины, что люди все-таки братья, что человек часть природы и что обращаться нам друг с другом, да и с природой, необходимо по-человечески…