Наталья Крудова - Сиамская овчарка

— Ну и ходи тогда с разбитыми ногами.

Я посидела ещё, про себя заучивая Нинкин способ укрощения лебедя. Левая рука пусть будет для публики, нужно гладить, а от правой должна исходить властная сила. Распределив задание моим рукам, я встала.

— А торбу? — напомнила Нинка.

Я взяла торбу «властной» рукой, перешагнула через узкий газон и пошла к трапу для выхода лебедей к кормушкам.

Лебедей было двое. Они раскинули крылья и побежали по воде. «Увидел бы меня сейчас Константин Иванович», — подумала я.

Впереди бежал мой Гога. Но второй лебедь обогнал его, и Гога сник, отстал, издали кланяясь мне, словно извиняясь за свою робость. Второй лебедь с разбегу вбежал на трап, неуклюже переваливаясь, пошёл к моим ногам, по-змеиному шипя и извивая над травой шею. Завсегдатаи дневного кормления, бабушки, мамы и няни с детьми, зашумели:

— Когда её уберут отсюда? (Это меня!)

С лебедем мы сошлись у кормушки. Левой рукой я погладила его по шипящей изнутри шее, а правая моя рука держала торбу. Лебедь прищурил глаза, и на щеках за клювом собрались складки, отчего его физиономия сделалась нахальной. Чавкнув клювом, лебедь ухватил подол моего платья.

— Так её, птичка! — скользнул по воде чей-то крик с противоположного берега. Лебедь ударил меня крылом по ногам и стал щипать клювом. Корм из торбы рассыпался по траве. Я отступила, прикрывая руками общипанные до крови ноги.

С пруда тревожно кричал Гога, а сзади…

— Рита! — звала Нинка.

Лебедя накрыла кожаная куртка. Рядом со мной стоял Константин Иванович.

— В темноте побудет, вся спесь уйдёт, — сказал Константин Иванович. — Ишь, наглец!

Мой Гога наконец осмелился ступить на трап и украдкой подбирался ко мне. Драчун выбрался из-под куртки и бочком, обиженно шипя, пошёл к воде. Константин Иванович смотрел, как Гога ерошит перья на спине, должно быть, чтобы казаться мужественным, и вдруг сказал Нинке:

— Позвольте мне с Ритой пять минут поговорить.

Я видела, что Нинка растерялась не меньше меня. Я смотрела вслед на её очень прямую, независимую спину.

Константин Иванович взял меня под руку, повёл к скамейке, той самой, на которой мы до этого сидели с Нинкой. Только присели, он сразу сказал:

— Мне для съёмок дублёр нужен. Вы сзади на героиню похожи. Вы худее, правда, ну это костюмеров забота. Будете заменять её на съёмках в клетке с тиграми. Ну и помогать мне в работе заодно. Ну как? Годится? — Константин Иванович накрыл своей рукой мою руку.

Я молча кивнула, соглашаясь.

— Вот и хорошо. Так завтра в десять на студию. С зоопарковским начальством я договорюсь.

Константин Иванович ушёл.

А я пошла следом за Нинкой и думала, как же мне рассказать ей об этом радостном и неожиданном для меня предложении.

Ползая на коленях по полу клетки, всхлипывая и поскуливая, я собирала разбросанные по клетке соломины. Разделила собранное на две кучки, села на трухлявую, а целыми соломинами, от которых надеялась получить тепло, прикрыла себе ноги. На Пульку я не глядела. Как-то стало не до него. Я сама чувствовала себя узником…

А я ожидала, что сегодняшний день будет самым интересным в моей жизни.

Ко мне пришла Нинка, вынула из пакета юбку и, почтительно, как дорогой мех, встряхивая её, сказала:

— Мне она длинновата, а тебе как раз до коленок будет.

Но, взглянув на меня, обиделась:

— Нечего рожу кривить. — И, уже переводя на шутку, прибавила: — Может вас обрядить, сударыня укротительница?

— Не хочу, — заупрямилась я. — Мне стыдно в короткой. Вдруг бегать придётся или через забор лезть. Я в брюках поеду.

— Рехнулась ты? Какой забор? На киностудии знаешь как одеты?..

Константин Иванович ждал меня у входа и был рассержен.

— Могла бы и пораньше явиться, — сказал он вместо приветствия.

Он велел мне прийти к десяти, и я ждала за углом на скамейке.

«Хорошее начало!» — обидевшись, подумала я.

— Подождём, режиссёр выйдет, — сказал Константин Иванович. — Она уже была здесь, да тебя не было.

В стёклах входных дверей отражались проходившие на студию люди. Я загляделась на известную актрису и не сразу заметила рядом с Константином Ивановичем маленькую пожилую женщину.