Вытащить змееголова из-под коряги не всегда удается. Бывает, он так запутает поводок, так зацепит его за подводные сучки и корни, что извлечь добычу можно только вместе с корягой.
И все же, выставив в подходящих местах до десятка грубых удочек, рыбак за два-три часа, если ему сопутствует удача, успевает наловить добрую дюжину рыбин, достигающих нередко пятидесяти-семидесяти сантиметров в длину.
Змееголовы могут подолгу оставаться без воды. На рыбалке я прятал их в неглубокую яму, вырытую в сыром песке, укрывал яму влажной травой и уже не опасался, что они погибнут. Жители Гималайских гор недаром называют их земляной рыбой.
Если при спаде воды змееголовы опоздают выбраться из высыхающего водоема, они зарываются в ил и лежат под его твердой коркой, как мертвые. Но вот снова появилась вода, рыбы вышли из долгого оцепеневшая и опять стали плавать как ни в чем не бывало.
В ясную погоду их можно видеть на отмелях - они греются на солнце. Однажды, застав крупного змееголова за принятием солнечной ванны, я осторожно подвел к нему бамбуковое удилище и метким ударом в голову оглушил рыбину. В другой раз, во второй половине августа, я с группой охотников подкарауливал уток на безыменном озере, соединяющемся узким рукавчиком с рекой Ситой. Озеро было мелководным, и на первой же отмели, мы увидели целую стаю змееголовов. Они сплылись к подводному стеблю какой-то высокой темно-коричневой травы, терлись об эту траву и друг о друга, сбиваясь иногда так плотно, что их можно было принять с берега за одно черное пятно. Не удержавшись, я выстрелил по ним из двустволки и подобрал в охотничью сумку сразу пять рыбин.
- Хорошее будет заливное! - позавидовали мне мои спутники.
И я вспомнил, что наши хозяйки и в самом деле предпочитают готовить заливное именно из этой рыбы.
Было это на маленькой речке Бермиканке, воды которой текут в Зею.
Зимой эта речушка вымерзает до дна, а во время летних паводков разливается иногда на сотни метров и затопляет ближние луга. Вместе с полой водой в Бермиканку заходит зейская рыба, и здесь ее подкарауливают рыбаки.
Как-то вечером я отправился на речку. Солнце было уже на закате, погода стояла тихая, и рыба клевала хорошо. Под ветвями тальника, полузатопленного водой, бултыхались сомы. Их грузные шлепки и причмокивания слышались поминутно.
Я не отрывал глаз от поплавков. То одна, то другая пробка, лениво хлюпнув, наискось уходила ко дну. Сомы брали червя с ходу, не останавливаясь.
Мое внимание отвлекла стайка воробьев, опустившаяся на соседний куст. Суетясь и чирикая, они перепрыгивали по таловым ветвям к самой воде. Вот один из них сел на край зеленого прутика, колеблемого течением, и уже приготовился пить, выгнув серую шейку. В это время среди тальниковых ветвей послышался тяжелый плеск, и воробей исчез под водой. Я успел заметить только голову сома, отливающую черным лаком, и его длинные растопыренные усы с подусниками.
Сом поймал воробья!
Такого птицелова до этих пор я никогда не видывал, и его выходка так меня заинтересовала, что следить за поплавками с прежней внимательностью я уже не мог.
На реке Оре, к западу от города Свободного, стоит плотина колхозной мельницы. Здешние рыбаки видели однажды, как таймень воевал с мельничным колесом.
Ора - быстрая лесная река со множеством перекатов, песчаных и галечных отмелей. С окрестных сопок в нее падают шумные таежные ключи и родники. Вода здесь всегда холодная, прозрачная и звонкая, как стекло. Это я привлекает сюда хладолюбивых рыб - тайменей, ленков, хариусов, налимов. Перебираясь даже по таким перекатам, где человек проходит, едва замочив подошвы сапог, рыба идет вверх - в сопки, к лесным ключам.
Ее путешествие замедляется у колхозной плотины. Она мечется здесь днем и ночью, пока не найдет выхода. Возле мельничного колеса, где вода бурлит и клокочет, разбегаясь глубокими воронками, деревенские ребятишки ловят хариусов. Иногда и таймени соблазняются оводом или мухой, насаженной на крючок.
В один из майских вечеров, когда рыбаки были увлечены ловлей, кто-то из ребят закричал:
- Глядите, глядите, на колесо прыгает рыба!
Читать дальше