Меир Шалев - Мой дикий сад

Зимой, когда я занимаюсь в основном прополкой, они почти не появляются — прячутся в муравейниках до прихода весны, а тогда, в какой-нибудь прекрасный весенний день, я без всякого предупреждения получаю два-три коротких и знакомых укуса в щиколотку. Это они напоминают мне: «Ты забыл, что мы тоже живем здесь? Небось думал, что уже нас больше не увидишь? Так вот, подвинься, ты стоишь слишком близко к нашему гнезду…»

Они правы. Я вторгся своей грубой ногой на их территорию и каждым следующим шагом угрожаю раздавить, растоптать, разрушить и отнять жизнь. Поэтому я отодвигаюсь в сторону, и они сразу же возвращаются к своей рутине: рабочие спешат найти и принести домой пищу, а солдаты — их легко опознать, потому что они больше своих трудящихся собратьев и вооружены угрожающими челюстями — патрулируют вблизи муравейника. Некоторые из солдат сопровождают рабочих, и я все пытаюсь угадать, защищают они их или же надзирают, чтобы работали как следует, — подобно надсмотрщикам над рабами в древности или над строителями у подрядчика сегодня. Мысль о рабах приходит мне в голову неслучайно. Ведь в сообществе муравьев, как и в рабовладельческом обществе, отдельная личность неразличима. Есть безликая масса, и все в ней в равной мере заняты делом: рабочие муравьи выходят в поле, чтобы собрать и принести еду, солдаты охраняют муравейник, прислужницы кормят царицу, царица откладывает яйца, а самцы оплодотворяют ее. Этих я вижу раз в год во время их брачного полета — мой сад наполнен тогда сиянием их крыльев, которое созывает птиц и ящериц на близкое пиршество.

Жизнь муравьев управляется простыми и ясными правилами. Они живут в тоталитарном обществе, которое, парадоксальным образом, представляет собой одновременно н общество в высшей степени равноправное, потому что все его члены заняты трудом на общее благо. Сомнительно, знают ли они об этом сами, но их общество настолько тоталитарно, что уже не нуждается в угрозах и насилии для выполнения каждым его дела. Даже царица (которую я, кстати, ни разу не видел) подчинена этим законам муравьиной жизни. В сущности, она чуть ли не самая покорная рабыня всех тех, кто считается ее поданными: лежит в мрачных подземных глубинах муравейника и всю жизнь только и делает, что откладывает яйцо за яйцом, чтобы из этих яиц вырастали новые рабочие, и новые солдаты, и новые самцы.

Настоящая «царица», которая господствует над всем этим мирком и управляет его жизнью, — это, конечно, генетика муравьиного рода. Это она приговорила их к рабству и послушанию, это она лишила их всяких следов индивидуализма и самой возможности бунтарства. Поэтому в их обществе нет места для импровизации, жалости, непохожести, дурачества, критики, любопытства и творчества, и в человеческом сердце такая жизнь может вызвать сострадание или восхищение, отвращение или солидарность — всё в зависимости от разумения и личности наблюдателя.

Среди поклонников муравьев самым известным в истории был, конечно, царь Соломон. Это он некогда прославил их хвалебными словами: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготавливает летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою» [13] Притчи 6:6–8. . Энтомологическая любознательность царя Соломона и его способность к научному, наблюдению, несомненно, заслуживают похвал, но, читая его слова, трудно не вспомнить, каким был он сам. Больше любого из всех описанных в Библии царей он эксплуатировал тяжкий труд своих подданных ради приумножения собственного величия, ради жизни в роскоши и наслаждениях. И потому больше всех других царей хотел, чтобы его подданные вели себя, как покорные, трудолюбивые муравьи.

«Пойди к муравью, ленивец», — сказал этот ленивый владыка, этот бездельник и эпикуреец, который за всю свою жизнь сам не работал ни минуты. Урожаи, собранные его подданными, и скот, выращенный ими, обеспечивали его трапезы, их сыновья и дочери обеспечивали его рабами и прислугой, а он при этом еще завидовал обществу муравьев, в котором нет надобности держать всех тех «начальников, приставников и повелителей», которых держал он, потому что у муравьев рабство заложено в самой их природе.

Многие баснописцы тоже отмечали усердие муравья. Они хвалили его за то, что он загодя готовится к ненастным дням, и осуждали стрекоз и кузнечиков (в действительности имелись в виду, очевидно, сверчки или цикады), которые проводят лето в пении, а зимой мрут с голода. Я не уверен, что стрекоза и муравей сами осведомлены об этой разнице между ними, но не ради них написаны все эти басни. Это мы, люди, так истолковали — для собственных нужд — поведение этих простодушных насекомых. В действительности по этому поводу можно сказать лишь одно: в каждом из нас есть что-то от стрекозы и что-то от муравья, а власти земные предпочитают толкать нас в муравьиную сторону.