Виталий Бианки - Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма

Грузчики сбрасывают дрова в машинное и лениво шагают опять на обрыв.

Здесь пароходы не перешли ещё на уголь.

В сутки «Жорес» пожирает девяносто кубометров дров. А сколько за лето?

Широкую просеку в тайге прокладывает за лето каждый сибирский пароход.

Проходит час. Всадники легли грудью на шею лошадям, калякают с пароходскими. На обрыве пестрой гирляндой висят ребятишки.

Татарки устроили на берегу настоящий базар. Продают петухов, масло, яйца, ягоды. Берут нарасхват: на пароходе нет буфета.

«Жорес» даёт долгий гудок и один короткий.

Никто не торопится.

Молодёжь в трусиках лихо скачет с обрыва в воду, ныряет, плавает.

Пароход стоит ещё час. Второй гудок.

Пассажиры с берега подтягиваются на борт. Веселей пошли грузчики:

— Бойся!

Шарахает от них народ, даёт дорогу.

Молодайке в овчинном тулупе понадобилось вот: проскочила вперёд по сходням.

Высокий грузчик в рубахе дикого цвета двинул, будто невзначай, плечом.

— Бойся!

Куда там — бойся! Молодайка давно уж брык с мостков и плавает по грудь в воде. Тулуп раздулся пузырём, не дает потонуть. Хохот.

Достали баграми.

Третий гудок. Пошли.

Через полчаса молодайка — во всём сухом на баке у развешанного полушубка.

Высокий в дикой рубахе тут же вьётся.

— Гражданочка, смени гнев на милость, выстирай рубашечку. Самим недосуг.

— В воду пхать досуг был?

— По случайности…

Не отстаёт парень. Молодайка ему:

— Да поди привяжи к колесу, к плице-то. До другой остановки так выполощет — и стирать не надо.

— Вот спасибочко, надоумила! На первой же привяжу к плице.

Скоро «Жорес» опять подходит к берегу. Стоит недолго.

Вечереет. Речная мягкая тишина, простор, праздность располагают к мечтам.

— Уток тут, видать, будет здорово, — говорит Валентин. — Высадимся — пощёлкаем. Нашим ленинградским за всю жизнь столько не набить.

— Ещё бы, — соглашаюсь я. — И потом что-нибудь мне непременно попадётся очень интересное. Может быть, какой-нибудь совсем новый вид птиц.

— Для пользы науки, — бормочет Валентин.

Речная мягкая тишина, простор располагают к музыке.

На юте бренчат гусли. Седые бородачи уставились тяжёлыми глазами в воду, глядят, как убегает из-под кормы пена — назад, в прошлое. Тянут вполголоса:

Запевают в салоне первого класса.

Запевают на баке.

— «О баядера, я пленен красотой!» — поют в салоне. На юте тянет бородатый хор:

— «Эх, эх, да герой!» — кроют с бака молодые голоса. На юте дотягивают:

А уж на баке новую грянули под гармошку:

И только в салоне под аккомпанемент вконец раздрызганного пианино все тот же сладенький стон о красоте танцовщицы-баядерки.

Громкий рёв «Жореса» прерывает музыкальные упражнения пассажиров.

После остановки у высокого грузчика с молодайкой происходит короткий разговор:

— Ладно выстирало?

— Тьфу! На вот, получай в подарок.

И он швыряет на палубу два жалких лоскутка дикого цвета.

— Говорила тебе: стирать не придётся…

Проснулись на следующее утро, — «Жорес» топает по Тоболу. Те же берега, но река пошире. На остановках пароход заворачивает уже носом к течению.

Луга по берегам. На высоких куполах стогов сидят орлы. Надменно поглядывают по сторонам.

У нашего окна — кучка оживлённых парней в пиджаках. Быстрый, непонятный мне татарский разговор. Но выхлёстывают из него знакомые слова:

— … развитие политическое йок…

— … заём индустриализации бар…

— … партейная ячейка бар…

В половине второго вдали показался высокий берег, белый кремль на нём, белая высокая колокольня.

В два подошли к Тобольску.

В «Настольной и дорожной книге» сказано:

«Тобольск расположен на двух террасах правого, нагорного берега р. Иртыша, близ впадения в него р. Тобола.

…Вблизи город не представляет ничего привлекательного, особенно в своей подгорной части: здесь сосредоточивается беднейшая часть населения… Все губернские учреждения находятся на горе, куда ведут два подъёма: один — для экипажей, другой — для пешеходов, с лестницей до 906 ступеней.