Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Айны не употребляют хлеб и заменяют его с большим удовольствием сушеной рыбой, или так называемой юколой, которой питаются все туземцы Северо-восточной Сибири. Юколу изготавливают из сельди и макрели, косяки которой два раза в год мигрируют через Охотское море. Юкола служит пищей для людей и ездовых собак, некоторое количество которых айны держат для передвижения по Острову.

Айны являются язычниками, шаманистами. На груди их колдунов и лекарей-шаманов я видел те самые магические знаки (ментрамы), которые позже встречал в Северном Тибете.

Когда я осматривал стоянку айнов в окрестностях мыса Елизаветы, у Охотского Моря, случилось мне наблюдать очень интересное явление. От южного берега Камчатки, появляясь из-за Курильских Островов, как погребальное шествие, перемещалась полоса мертвой рыбы шириной в километр и длиной в несколько километров. Тучи всевозможных птиц сопровождали это траурное движение; стада тюленей, касаток плыли за ним, питаясь трупами рыб. Когда я осматривал этих рыб, заметил, что они были покрыты какой-то белой плесенью, особенно обильно наполняющей их жабры. На первый взгляд, эта плесень напоминала пятна и сетки в горле больного дифтерией и, несомненно, эпидемия началась с жабр, которые были налиты кровью и полностью облеплены омерзительной плесенью.

Старый рыбак поведал мне, что такие явления случаются в северных морях, но в последнее время повторяются все чаще. Он мне рассказал также, что в этом году шаманы совершают человеческую жертву злому духу, который обосновался в водорослях Северного Моря в месте, указанном шаманами. Айны должны выбрать между собой юношу и девушку, посадить их вместе с умоляющими дарами в большую лодку и доставить в открытый океан, откуда в маленькой парусной лодке жертвы направляются на север, на поиски места, где поселился Дух Моря.

— Если они его найдут, — продолжал рыбак, — отдадут ему дары, а он уже пошлет им легкий ветер, который донесет их до родного берега.

Так говорил старый айн, но я не сомневался в одном, что прежде чем молодая пара найдет Духа Моря, волны Северного Тихого Океана проглотят их вместе с лодкой и с парусом из тюленьих шкур.

Я встречал среди айнов довольно много христиан, православного вероисповедания, но христианство это удивительным способом было смешано с язычеством первобытных кочевников.

В северной части Сахалина я встретил несколько поселений арестантов, выпущенных из тюрьмы, которые получили разрешение на закладку собственных усадеб.

Более всех на север была выдвинута усадьба Лысакова. Хорошо построенный дом из кедровых бревен, с большими окнами и с высоким забором, охраняющим доступ к нему, состоял из трех комнат, кухни, широких сеней; несколько хозяйственных построек размещались рядом.

Хозяин, привязав яростно лающих и рычащих собак, отворил ворота, впустил нас, затем снова наглухо закрыл их. Это был невысокий широкоплечий мужчина с длинной, выглядящей аккуратно, уже седеющей бородой, коротко остриженными волосами и сухим аскетическим лицом. Он совершенно избегал моего взгляда, говорил мягким, кротким голосом, так удивительно не вяжущимся с его угрюмым лицом. Он был очень вежлив и гостеприимен. Меня быстро разместили в светлой и чистой комнатке, где стояла белая кровать из строганых досок, такой же стол, несколько табуретов и широкая лавка, покрытая медвежьей шкурой.

Хозяин подвел ко мне и представил свою семью. Жена поселенца, высокая худая женщина, с гладко зачесанными волосами и пробором посреди головы, обладала большими бесцветными, холодными и пытливыми глазами и удивительно свежими, красными, крепко сжатыми губами. Когда она улыбалась, во рту сверкали большие, ровные и белые зубы. У этой пары был сын, семилетний Михалка, рыжий как пламень, подвижный мальчуган с веселыми плутовскими, голубыми глазами.

Я провел в доме этих людей несколько дней, так как объезжал окрестности, пытаясь найти на болотах и озерах какие-то следы нефти, о которой имел информацию от властей в Дуэ. И конечно мне представилось больше возможностей, чтобы ближе присмотреться к жизни этой необычной семьи.

Прежде всего я заметил, что хозяин, с момента нашего прибытия в его усадьбу, не расставался с топором, который постоянно был заткнут у него за поясом. Также не ускользнуло от моего внимания, что Каландаришвили и два кучера обменивались между собой многозначительными взглядами и, порой, посматривали на Лысакова ненавидящими глазами. Проезжая через лес со своим грузином, я начал разговор о Лысакове. Он говорил уклончиво, но, видя, что я не отступаюсь, начал говорить, с нахмуренными бровями и необычным для него мрачным голосом.