Виктор Потиевский - Рисса

Уг все бежал и бежал, путая след, по ручьям и оврагам и потом, когда перешел на шаг, еще долго не мог успокоиться. Даже неожиданно взлетевшая ворона испугала его — он вздрогнул. И в этот момент как-то вдруг осознал, почувствовал, что опасность-то миновала совсем. Он глубоко вздохнул несколько раз и стал выбирать место для дневного отдыха.

Белые ночи пришли как-то незаметно. Постепенно мгла к полуночи становилась все бледнее и наконец совсем исчезла. И тогда ночь стала прозрачной, как летний ручей, серебристой, белой. Снега уже давно не было, и тихие прогалины, покрытые обнажившимися зелеными мхами, были приятным ложем для Большого Уга. Проросла молодая трава, вкусная, сочная, приятно хрустящая на зубах. Ветви деревьев опушились листвой и при дуновении ветра уже шелестели, а не постукивали, как тогда, когда были еще голыми.

Наступила пора бурного цветения. А Уг все еще был один. И хотя он привык к одинокой жизни, иногда ему становилось не по себе, он искал встреч с другими лосями, а когда находил их, тяга к общению уже проходила, и он, совсем недолго побродив рядом, уходил, чтобы снова жить в одиночестве.

Был тихий теплый пасмурный день. Уг спускался к ручью, чтобы попить, прополоскать копыта в чистой воде. И вдруг на него дохнуло родным до головокружения запахом. Он быстро свернул в сторону, на запах, и увидел совсем рядом лосиху-корову, а за большим кустом можжевельника двух маленьких лосят. Уг подошел к ним. Лосиха приветливо пофыркала, переступила ногами, и Уг, и она осторожно обнюхали друг другу морды, корова даже лизнула его слегка, но Уг гордо качнул головой и отступил. Все трое ему понравились — и мать-корова, и лосята. Он долго обнюхивал одного из лосят, несколько раз лизнул — это лосенку понравилось. Он был очень тоненький, с нежной бархатистой кожей, неуклюжий и смешной. Малыш еще не умел как следует рвать траву, земля попадала ему в рот, и он забавно отфыркивался. Взрослые лоси смотрели, как едят лосята. Случайно увидев в этот момент Уга и лосиху-мать, можно было подумать, что они смеются, глядя на малышей. По-своему, по-лосиному, одними глазами.

Потом Уг учил лосенка пить. Маленький теленок уже многое умел: легко отыскивал по запаху мать-лосиху за кустами, быстро бегал на своих тонких ножках, но пил неумело — то и дело захлебывался. Хорошо он мог только высасывать материнское молоко.

Они заходили вдвоем в ручей — неглубоко, чуть выше копыт. Уг пил рядом с лосенком. Малыш глотал, захлебывался, смотрел на Большого Уга, как тот пьет, снова сам пил, снова захлебывался, но уже чуть-чуть меньше… Потом они бегали. Догоняли друг друга — играли. Мать в это время занималась вторым лосенком: пряталась, а он искал ее и находил. Всем четверым было хорошо и радостно.

Несколько дней провел Уг в обществе лосихи и телят и уже стал скучать по своей одинокой жизни. Даже игры с лосятами не доставляли ему такой, как прежде, радости, постоянное присутствие кого-то рядом раздражало быка, отвлекало его от привычных наблюдений за жизнью леса. Уг не показывал своего раздражения, но вскоре расстался со стройной и спокойной лосихой и ее маленькими телятами — игривыми, радостными, быстроногими.

Теперь он снова был один.

Белая ночь мягко опустилась на деревья и кусты, и они словно засветились изнутри. Уг прилег между мшистыми сухими кочками в редком осиннике на холме. Ночная дремота не пришла сразу, он лежал, закрыв глаза, и ему все вспоминались маленькие забавные лосята, которые заигрывали с ним, вставали на дыбы, поднимая свои тоненькие передние ножки, то один, то другой ласково лизали большую голову Уга…

Солнце уже взошло. Лось проходил через молодую березовую рощу, останавливался, выискивая на кочках свежую траву. Постепенно он подошел к асфальтированному шоссе и пасся среди кустарника, невдалеке от обочины. Иногда по дороге с шумом проносились машины, однако бык обращал на них мало внимания.

Когда он ступил на асфальт дороги, чтобы перейти на другую сторону, где, как ему показалось, трава была выше и гуще, из-за поворота выскочил грузовик. Уг не видел автомашин вблизи, не знал, что это такое, но они казались ему безопасными. Они всегда мирно проходили по шоссе мимо, не задерживаясь, их гуденье вовсе не напоминало рычание хищника, у них не было видно ни пасти, ни зубов — почему же их надо было бояться?