Анатолий Онегов: Пелусозеро

Все было как в сказке… Белая ночь. Рождающийся туман ночной воды. Исчезающий поплавок, дуга удилища и еще одна голубая рыбина, как дань Пелусозера за уважение к его глубинам и тайнам его воды…

Тайна летних окуней Пелусозера раскрывалась постепенно, и только к осени догадался я, что во всем была виновата корюшка, небольшая рыбка, принадлежащая к семейству, носящему ее имя… Но о корюшке Пелусозера чуть дальше, а пока ночные луды исправно дарили мне свидания с необыкновенными рыбами. Правда, эти свидания были короткими, как коротки бывают обычно почти все бурные встречи.

С ночной луды я возвращался чуть ли не к утру, возвращался через бесконечный комариный гуд и честно платил комарам дань, положенную с меня за право на бурное и пусть короткое счастье.

Спать после таких ночных встреч на лудах не хотелось, и я долго лежал с открытыми глазами и слушал утренние крики чаек, переговоры ворон, которые с утра пораньше наведывались к моему дому за поживой. А потом к голосу, птиц добавлялся и голос легкой утренней волны у борта лодки, стоявшей у меня под окном.

Когда ветер чересчур расходился и к полудню над лесом появлялись темные полоски облаков, предвещавших долгую ветреную погоду, я подальше затаскивал на берег лодку, брал с собой легкий спиннинг и уходил на Волково озеро – в ветер на луды Пелусозера окунь вообще не выходил.

Волково озеро было понятно мне. Наверное, когда-то здесь, около озера, водилось много волков… А может быть, иначе… Может быть, когда-то это озеро принадлежало человеку, носившему такое имя. Ведь есть же неподалеку отсюда, на Кенозере, Медведев остров, и назвали так этот остров совсем не потому, что водилось там много медведей. Когда-то на берег Кенозера пришли Медведь и Мамон – два беглых, вольных человека, ушедших от государственных людей, но не в запорожскую, а в заонежскую сечь. Это было в старые-старые времена, но до сих пор Медведев и Мамонов острова помнят в своих именах тех людей, которые некогда поселились здесь.

В старые-старые времена и Волково озеро, видимо, было немного другим. Оно было тогда, конечно, побольше, а теперь от того прежнего водного пространства остались в тайге три не очень больших водоема, сообщающихся между собой только в весеннее время.

Самое маленькое Волково озеро уже погибло – летом это уже и не озеро, а жидкое болотце. Среднее Волково погибает – летом оно совсем зарастает травой и в своих зыбких болотистых берегах кажется тогда наполненным не водой, а какой-то жидкозеленой массой… А старшее, главное, самое большое Волково озеро еще не плохое, и в нем живут быстрые, шустрые щучки с серебристым отливом.

За этими щучками и отправлялся я, когда на Пелусозере поднимался ветер и окуни совсем не выходили из своих глубин. Я отдыхал здесь, на Волкове, от загадок и тайн большой, глубокой и бурной воды, отдыхал, обычно сидя на широком сосновом пне. А вокруг меня глянцем темно-зеленого листа расстилался брусничный ковер, щедро украшенный бело-розовыми огоньками зреющих ягод. И среди этого ковра то тут, то там открыто, доступно поднимались по всему сосновому бору настоящие грибы-боровики, старые и молодые, прожившие уже целый грибной век и появившиеся на свет всего два или три дня назад.

На обратном пути я брал с собой несколько таких бурых грибов-здоровячков и варил из них дома чудесный грибной суп. Я варил суп из одних грибов, без картошки, добавляя к грибам и воде лишь щепотку соли.

С озера я всегда уносил и две-три щучки. Я мог наловить и больше. Эти щучки, конечно, никогда раньше не видели таких блесен, которые демонстрировал я Волкову озеру, а потому, видимо, и недолго раздумывали, бросаться или нет за сумасшедшим «мепсом». И они бросались навстречу моей блесне, выскакивая прямо у меня из-под ног, из травы, что узеньким и низеньким заборчиком-частоколом поднималась вдоль всего берега, выскакивали чаще всего уже тогда, когда я поднимал блесну из воды, и еще чаще промахивались. И снова кидались к сумасшедшей полоске металла, буравящей тихую воду таежного озера.

Рядом с этими бестолковыми щучками и грибами-подарками я откровенно отдыхал, но одного дня такого щедрого, беззаботного отдыха вполне хватало, и на следующий день о Волковом озере я уже забывал и шел к какому-нибудь другому лесному, отхожему озеру, а то и отправлялся вниз по речке, что вытекала из нашего, вот уже третий день бушующего волной, Пелусозера.

Когда-то эта речка была быстра и светла, когда-то она бурно пенилась на перекатах-переборах, в отчаянии разбивая свои изумрудные струи о камни, вставшие на ее пути. Но что-то случилось и здесь, с этой речкой, как случилось там, с большим Волковым озером, разделившимся на три части… Речка стала зарастать, и теперь посреди лета лишь кое-где можно было усмотреть ее прежнее стремление нести свои воды куда-то туда, навстречу другой воде.