Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь

— Нет, Лилика, он не болен! Тут что-то более серьезное… Настал час, когда он больше не пригоден для цирка. Так бывает со всем белыми медведями. Четыре, пять или шесть лет они не знают себе равных как артисты. Потом на них что-то находит. Никто не знает, почему. Может быть, это — зов ледяной пустыни, где они родились… Но они уже больше не в состоянии проделывать те штуки, которые всех удивляли. Они снова становятся обыкновенными белыми медведями и живут так много лет, может быть, слишком много… Иногда они вспоминают то, что знали прежде, принимаются плясать, повторяют когда-то выученные движения. Но бессознательно, бессвязно, невпопад. Как цирковой артист, Фрам с сегодняшнего вечера больше не существует!..

— Не может этого быть, дедушка! Не говори так, дедушка!

По голосу внучки, по тому, как дрожало под его рукой ее плечо, старый учитель понял, что она сейчас расплачется. Но промолчал.

Курносый мальчик с блестящими глазами все слышал. Ему тоже не верилось.

И страшно хотелось как-нибудь утешить Фрама.

А Фрам закрыл глаза лапами и стал очень похож на плачущего человека.

Наконец он встал и сделал всем прощальный знак, протягивая лапы, как он делал каждый вечер, когда кончался его номер и гром аплодисментов сопровождал его до самого выхода.

Потом опустился на все четыре лапы и сразу превратился в обыкновенное животное.

И все так же, на четырех лапах, понурив голову, направился к вишневому занавесу.

Публика опешила. Никто ничего не понимал. Никто не кричал, никто не свистел, никто не звал его обратно.

Петруш, курносый мальчик с блестящими глазами, подавил горестный вздох.

Вишневый бархатный занавес сдвинулся и скрыл Фрама.

Все сторонились его в узких кулисах, которые вели к конюшням и зверинцу. Никто не осмеливался приблизиться к Фраму. Белый медведь сам вошел в свою клетку и улегся, положив голову на вытянутые лапы, в самом темном углу, мордой к стенке.

— Что все это означает? Чистое издевательство!.. — послышался сердитый голос одной из остроносых дам. — Мы заплатили деньги. В программе напечатано: «Белый медведь Фрам. Сенсационное прощальное представление!» Сенсационная глупость! Сенсационное издевательство над публикой!..

В глазах девочки стояли слезы. Петруш только глянул на надменных дам и с досады принялся крутить на своем пальтишке пуговицу. Пуговица оторвалась.

— Ах, черт!

Надменные дамы сердито посмотрели на мальчика, вероятно, подумали, что это восклицание относится к ним, а не к пуговице.

Появившийся на арене глупый Августин кувыркался, расплющивая о песок свой похожий на помидор нос, гонялся за собственной тенью.

Но он никого не развеселил. Никто не смеялся.

За вишневым занавесом директор цирка просматривал список артистов и животных. Список был прибит гвоздями к черной доске. Вид у директора был мрачный. В руке он держал синий карандаш.

Наконец он решился и жирной чертой вычеркнул из списка имя Фрама, белого медведя.

Цирк Струцкого уехал.

Клетки со зверями, сложенное брезентовое шапито, станки конюшен, которые разбираются и собираются, как игрушечные картонные домики, — все погрузили в белые вагоны и увезли.

Остался только безобразный, унылый пустырь.

Здесь еще пахнет конюшней и зверьем.

Ребята все еще приходят сюда смотреть на отпечатавшиеся на земле следы цирка. Среди них — Петруш. Он тоже с сожалением смотрит на эти следы.

Утоптанная, круглая площадка. Это — арена. Здесь был вход. Там — зверинец.

Хлопьями падает снег. До завтра он покроет все. Опечаленным отъездом цирка детям снова станет весело. Они будут играть в снежки, строить закоченевшими руками крепости из снега и лепить снежных баб.

Петруш уже решил созвать завтра своих приятелей и вылепить вместе с ними из снега белого медведя — Фрама. Изобразить его таким, каким он был и каким все его любили: добрым, кротким великаном на задних лапах, с черными, как уголь, глазками и мордой, которая на лету ловила апельсины.

В городе все вернулись к своим делам и заботам. Приближались праздники.