Владимир Филимонов - Чукоча

Руководство института действовало по собственному опыту и считало, что чем дальше руководимое звено, тем легче его направлять. Этот опыт внедрялся и для руководителей всех других рангов. Идеальным считался случай: начальник на Северном полюсе, подчиненные на Южном или: он — в Аргентине, они — на Украине и т. д. Тем не менее геологи всего Союза добиваются чести работать в институте.

Поэтому Витя, постращав нас длинной рукой Воларовича и недремлющим оком Флерова, отбыл с многими пересадками строго на юг, на расстояние в полтора пальца по двухмиллионной карте.

Все вздохнули с облегчением.

Далее, в связи с тем что разбилась с отъездом Вити одна маршрутная пара, планы наши были несколько пересмотрены.

Мы выпросили на прииске вездеход и забросились втроем — Николай Иванович, Иван и я — на сто километров в бассейн Перистого. Я должен был вернуться вместе с вездеходом. С нами, конечно, был Чукоча.

Диспозиция Николая Ивановича была такова: пока я был у него в распоряжении, то есть имелись в наличии лишняя спина и ноги, отойти на максимальное расстояние от базового лагеря, разбить промежуточный и из него отработать десятидневный кольцевой маршрут. Затем вернуться и отработать радиальные. Я нужен был, чтобы перенести бутор и запас провизии, после чего мог отправляться восвояси. Я бы не упомянул об этом походе, если бы в водораздельной долине трех речушек не увидел первый раз в жизни волка.

Дело было так. Мы разбили лагерь на терраске, уступом возвышающейся над широкой долиной. Долина представляла собой болотный бульон, из которого формировались течения трех рек, уже в середине полноводных: хочешь — сплавляйся по ним на резиновой лодке, хочешь — тони. Ребята спали в палатке, а я бодрствовал у костра, чаевничал, смалил с удовольствием махру; ветер дул из долины на меня. Решил не спать: отчасти оттого, что не хотел расслабляться, но главным образом потому, что маршрутная палатка, рассчитанная на одного, едва вмещала двоих, а третий бы сделал всем троим из сна кошмар.

Было три часа утра. Солнце оживило бледно-зеленую тундру, сделало ее поэтичной и музыкальной. Тотчас, угадав свое место в партитуре, захвастались куропачи, раскудахтались куропатки — их было видимо-невидимо, мхи стали дыбом от их обилия. Чукоча слушал их хор с высокомерным равнодушием, лежа на боку. Ведь четыре их собрата варились в котелке над костром, а Чукоча был главным действующим лицом в пресечении их существования; ему бы вот тигра найти — он бы не испугался.

Вдруг Чукоча навострил уши, сел и внимательно уставился на восток. Я лениво проследил за его взглядом и тоже сел; с востока ковыляло желтовато-серое пятно, и я подумал с досадой, что это важенка и ее придется хлопнуть, возни с разделкой не оберешься, а мне часа через три уходить — ждут вездеходчики. Но что-то в ее походке удивило — олени так не ходят. Солнце ослепляло меня, и я не сразу разобрался в истинном положении вещей. Лишь когда животное, скрывшись за бугром, неожиданно выскочило в пятидесяти метрах от меня, понял, что передо мною волк. Я в восхищении замер. Ростом он был с небольшого оленя, несмотря на то что прихрамывал: видно, попал в забытый с весны песцовый или, хуже, в росомаший капкан. Волк вел себя очень свободно, вид имел деловитый и в своих серых оборванных галифе был далеко не франт, а походил на пьянчугу, спешащего поутру к пивному ларьку. Временами какой-нибудь зазевавшийся куропач возмущенно тарахтел в трех метрах от него, и волк делал игривый выпад в его сторону: смотри, мол, кому-кому, а тебе я еще шею сверну, несмотря на свои три лапы. Он был, видно, в своих владениях и хозяйски рыскал по сторонам, но непорядка и изменений не находил. Приподнял лапу на какой-то кустик, глуповато повертел лобастой башкой и вновь деловито заспешил — некогда.

Чукоча заинтересованно смотрел на меня и даже нетерпеливо подтолкнул носом карабин, но я помахал у него перед мордочкой пальцем и сказал:

— Зачем же бессмысленно убивать? Грех это.

Два с половиной месяца, когда мы сплавляли и сплавлялись на надувашке последовательно по трем рекам, были настолько полнокровными и наполненными каждодневным трудом, что редкие дни, в которые мы не делали своих четырнадцати ходовых часов, казались прожитыми в лени. Из концентратов в еду уходило настолько мало, что мы подумывали, а не оставить ли их где-нибудь в лагере. Основное — утки, куропатки, хариус, ленок, грибы, брусника, смородина. Специально времени на охоту мы не тратили, охотились походя, в направлении маршрута, и обязательно что-нибудь попадалось. Мы никогда не жадничали: трех уток добыл — и хватит, по утке на нос, шесть хариусов вытащил — вот она и уха.