Array Array - Планета–тайга - Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Над озером все так же хрипели грозы, все так же парил и варил июль, и молнии, уходя через тайгу в землю, каждый день оставляли на тропах длинные белые щепки с раскрошенных елей. От избушки к озеру спускалась пробитая моими сапогами, глубокая торфяная дорожка. Обратно дорожка начиналась внизу у лодки, поднималась по тростнику, крапиве, малиннику, смородине и сворачивала к выскобленной дождями и ветром двери. Дорожка шла и дальше в осинник, переваливала высокий еловый берег, спускалась к болоту. За болотом долго и трудно тянулась таежная тропа. Я давно не видел тропу и не знал, много ли новых завалов перегородило узенькую дорожку.

Эта дорожка была к людям. Под дождями и парным теплом тропа от избушки в еловый остров давно заросла, и ее можно было угадать только по старой памяти. Я знал, что до самой осени никто не придет ко мне, и всякий раз, поднимаясь с озера в избушку, спокойно видел свою обратную тропу совсем заросшей. Пожалуй, эта нехоженая тропа тоже была особым условием лесной жизни, и следы на этой тропе могли бы меня насторожить.

И тропа насторожила. По тропе мимо избушки к озеру спустился лось. Я узнал об этом по глубоким, скользившим вниз острым следам — это был бык, молодой и сильный бык. Конечно, у него еще не выросли рога. Рога у лося будут только к осени, к желтому листу на березе. Тогда лось впервые попробует эти рога на еловом стволе. Он будет старательно и долго вытирать о ель новую корону лесного царя. С короны слетит музейная позолота, и она вспыхнет горячим цветом новых подвигов. К желтым листьям на березе в тайге родится новый царь. А пока завтрашний рыцарь незадолго до моего возвращения домой спустился к воде, постоял на берегу и тихо ушел по тонкому снулому ручью к другому озеру.

Появление лося около избушки я отнес к области случайных событий, отдал положенную дань сантименту при воссоздании картины визита и снова вернулся к обычному представлению о лосях: мол, лось — животное угрюмое, лось — постоянная добыча волка и медведя, постоянный объект охоты людей, и что еще может остаться ему, кроме беспокойного прислушивания и принюхивания? Правда, среди обычных суждений о лосях моя память хранила и такие встречи, которые позволяли все‑таки надеяться на возможный контакт с этими осторожными животными.

Одно такое событие произошло этой весной. Я бродил по краю осинника в надежде отыскать первые бутончики ландыша и услышал неподалеку обезумевший хрип бездомных псов и страшные для человека крики лесных телят…

Телята жались к кусту можжевельника и кричали. На спине лосенка–однодневка цвела глубокая рана. Я разогнал псов. Раненый лосенок еще кричал, а другой, сла–бенький последыш, вытянул губы и зачмокал на моем пальце. Лосихи нигде не было. Мать, видимо, ушла далеко, отелившись на ходу под собаками. Я нес лосят в деревню. Они еще не могли ходить, еще не знали молока, и я, человек, был тогда для них тем первым добрым впечатлением жизни, которое могло навсегда привязать лесных телят к людям…

Здесь мне хочется остановиться и совершить небольшой экскурс по первым метрам увлекательной дороги, что небезуспешно ищут те люди, для которых лоси, медведи и даже дикие свиньи не только поставщики мяса…

Слишком занятый собственным желудком волосатый предок человека, наверное, и был классическим примером того голого потребительства, которое во имя наживы встречается и сегодня, в электронном зареве цивилизации. Но еще там, в начале становления, вероятно, и был задан вопрос: а как дальше? — который принес человеку его благородное имя.

Как дальше? Этот вопрос возникает до сих пор. Как дальше при совершенном охотничьем оружии? И даже когда на этот вопрос нам удается ответить, в мире находятся люди, мало чем отличающиеся от того рыбака первобытных стоянок, который жил только сегодняшним днем.

Тот рыбак еще не знал, что вслед за ручьем, по берегам которого свели лес, может пострадать и озеро, куда приходит этот ручей. Уже совсем потом люди наконец поняли, что природа может предъявить к оплате свой счет не только там, где после леса осталось гнилое болото. Но сначала мысль, что вслед за ручьем может пострадать и озеро, принявшее в себя болотную воду, казалась чуть ли не бредом. Как и сейчас, во времена строгих теорий, описывающих равновесие природы, кажется воплем вегетарианца требование оставить в покое то животное, которое мирно живет по соседству с человеком и доверчиво смотрит ему в глаза.