Array Array - Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Думаю, что я их не разочаровал. Я выглядел как чучело: на мне были иностран­ные (хм?..) кроссовки, армейские каму­флированные штаны от маскхалата, необыч­ный по тем временам полевой жилет со множеством оттопыренных карманов, мили­цейская рубашка, форменная пограничная панама с красной звездой (для маскиров­ки?), черные очки, бинокль, порта­тивный диктофон на поясе с приколотым на груди микрофоном и прикрепленным к биноклю дистанционным управлением, кликающий при ходьбе шагомер, а в руках я нес складной рыболовный стульчик и старинный акушерский саквояж. Я уж не говорю о моей обгоревшей, красной, с утра не бритой роже…

Оказалось, что моего старого знакомого сменил на посту начальника отряда новый человек. Наш разговор с ним был вполне доброжелателен, но скорое достижение взаимопонимания несколько осложнилось проигрыванием моей магнито­фонной за­писи, состоявшей наполовину из латинских названий птиц, а наполовину ― из цифр и сокращенной абракада­бры, которой я пользуюсь для обозначения кормового пове­дения жаворонков при хронометраже. Я много раз объяснял студентам, как это де­лать, но лекция, прочитанная в тот вечер под развешанными на стенах портретами членов Политбю­ро, взиравших на меня с пытливой строгостью заседателей ученого совета, была самой подробной и исчерпывающей из всех. Завершили мы ее в офи­церской столовой, лишь немного опоздав к ужину. Там и выяснилось, что утром (когда я голо­совал на дороге в сторону Ирана) в отряд поступил сигнал, что «очевид­цы» наблюдали, как из низколетящего аэроплана спрыгнул парашютист с моими при­метами…»

«5 мая…. Поздним теплым вечером в Кара–Кале под фонарем, привлекающим множество насекомых, охотится козодой. Бесшумно летает, выделывая пируэты и пересекая быстрой черной тенью освещенное фонарем пространство, периодически присаживается здесь же на землю, потом опять вз­летает.

Ночная птица, прекрасно приспособленная к ловле насекомых в темноте, но не использовать такой халявы (скопления насекомых в пучке света) ― грех. (Когда Перевалов в Ай–Дере вывесил вечером лампу, подманивая своих бражников, отку­да‑то из темноты появилась пара проснувшихся синичек, непривычно молчаливых спросонья, которые не в силах были пропустить бесплатный ужин: вся стена под мощной лампой была залеплена мелкими насекомыми. А ведь синицы ― дневной вид.)

Иду дальше… На некотором расстоянии, за мостом, ― точно такая же картина: другой козодой выделывает то же самое около другого фонаря. До чего же дикие виды чувствительны не только к отрицательному воздействию человека, но и к предоставляемым порой тем же человеком дополнительным возможностям».

«21 мая…. Сегодня впервые увидел в природе серого варана. Достойное зрели­ще. Заметив его на голом мергелевом склоне в нескольких метрах от ближайшего возможного укрытия, я кинулся к нему бегом и успел схватить за хвост в тот момент, когда он уже почти заскочил в щель под выступающую скалу. Вытащил упирающееся чудище назад на белый свет и начал фотографировать, держа за хвост на вытянутой руке.

Непривычно видеть ящерицу метровой длины. Миниатюрный символ былого ве­личия всамделишных динозавров и сказочных драконов. Шершавая шкура, мощные когти, ухмыляющаяся в молчаливом скептицизме огромная пасть. Когда держу за хвост, висит вниз головой беспомощно, но с достоинством, без суеты, не дергаясь.

Поснимав его вволю, опустил на землю. Варан, поняв, что убежать не получится, повернулся ко мне хвостом и начал, свирепо шипя, раздуваться до неимоверных размеров, специально разводя ребра, расширяя себе живот, раздувая горло­вой ме­шок и привставая на ногах ― всеми средствами производя впечатление огромного устрашающего животного. И это не просто безобидная демонстрация. Лишь только я попробовал потрогать его сапогом, как он резко хлестнул по кирзе сильным жестким хвостом. Потом так же ― с другой стороны. Удары были настолько ощутимыми, что не оставляли сомне­ний: придись они по морде лисе или шакалу, наверняка бы отби­ли всякую охоту упорствовать в атаке.