Array Array - Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Упоминаю про это потому, что значение каждого вечернего разговора, каждой кни­ги и каждой пластинки, устанавливае­мой на видавшую виды радиолу, здесь совсем иное, нежели в Москве.

А на вершине Хасара и сейчас видны остатки того, что тот человек делал там в одиночку, кустарно, завозя материалы на ишаке, но движимый большой идеей.

Несколько лет спустя телевидение все же воплотилось здесь в реальность. Ре­транслятор поставили на Малом Сюнте. Там посменно живут мотористы, обслуживаю­щие генератор, а Кара–Кала стала ближе к внешнему миру, получая, хоть и с перебоями в зависимости от погоды, один телевизионный канал. С директо­ром Сюнт–Хасардага Андреем Николаевым мы ездили на Малый Сюнт смотреть, что и как с этой телевышкой и не представляет ли генератор проблемы для заповедни­ка: ретранслятор находится в заповедной черте.

Спускались мы оттуда на «ГАЗ-66» по Винтам ― серпантину на южном склоне Сюнт–Хасардагской гряды, проложенному вручную еще в стародавние времена. Наш шофер Рахман, бедолага, на этом серпантине проклял все ― и предков, кото­рые та­кую узкую дорогу проложили, и современные грузовики, и свою шоферскую долю. А когда приехали в ВИР, он мгно­венно уснул прямо в кабине ― отрубился от пере­напряжения».

«27 января…. В Кара–Кале двенадцать тысяч населения. За исключением нескольких двух–трехэтажных администра­тивных зданий и офицерских общежитий в погранотряде, весь поселок застроен типичными одноэтажными туркменскими дома­ми с шиферными крышами и побеленными стенами. Много зелени, благодаря чему даже прозаический поход в мага­зин или на почту порой превращается в интересную орнитологическую экскурсию по самому поселку (всегда выхожу «в го­род» с би­ноклем).

В центре ― открытый кинотеатр, где до появления телевидения каждый вечер по­казывали разное кино. Народ с востор­гом ломился туда на индийские фильмы. Я тоже ходил в кино, но не ради кино как такового, а за компанию с Игорем и На­ташей и за–ради необычности ситуации.

После начала просмотра и сгущения сумерек в яркий луч проектора и на освещен­ный экран начинали залетать бражни­ки, мгновенно выхватываемые из освещенного пространства пикирующими на них летучими мышами. Это потрясающее зрелище, в сочетании с ночным теплом, с происходившим на экране действием и с криками сплюшек, раздававшимися из окружающих деревьев, создавало непере­даваемое ощущение фантастического сна, к моему нескрываемому восторгу происходившего в действительности».

Каждый новый день приносил мне в ту пору непередаваемые по яркости впечат­ления об этой удивительной стране. Пройдет много лет, прежде чем я хоть как‑то привыкну к тому, что в декабре и январе вместо московских сугробов меня окружают зеленая трава и поющие урывками в теплую солнечную погоду экзотические птицы.

«23 января. Здравствуйте, Алексей Васильевич!

Как самочувствие? Как там кафедральные дела? Химики все так же заливают сверху нашу аудиторию?

…ВИР поразил обилием и разнообразием деревьев. В том числе экзотических, ра­нее никогда мною не виданных, свиде­тельствующих о том, что это действительно субтропики: огромные кипарисы и туя; мелия со странными бежевыми ягодками на голых ветвях в пяти метрах от земли; сосны с огромными иголками и шишками; ма­клюра с экзотическими, как огромные несъедобные апельсины, плодами и колючими ветками.

Непроходимый дендрарий притягивает меня, как настоящие экзотические джун­гли, конечно же скрывающие массу не­ведомого. Но заросли настолько густые, что невозможно рассмотреть, что там внутри пищит и чирикает.

Буквально все это пространство напичкано птицами, птичками и пташками в огромном количестве. Любому московскому человеку, приехавшему «из зимы», это просто покажется чем‑то фантастическим. У меня же от вида каждого черного дроз­да и дубоноса или выпугиваемого с дневки из особенно густых зарослей дендрария ястреба–тетеревятника или филина по сердцу разливается что‑то теплое и прият­ное, какая‑то особая непритупляющаяся отрада…