Юрий Аракчеев - В поисках апполона.

— Ну кто со мной на перевал? — спросил я еще раз, хотя знал уже, что никто со мной не пойдет. И радовался этому.

Медленно и спокойно поднимался я по тропинке к кишлаку Ташкурган. Впереди целый день, я обещал быть в лагере в 7 часов вечера.

Тихо и пустынно было в заброшенном кишлаке. Косые лучи утреннего солнца делал и особенно живописными развалины, поросшие травами и кустарником. Щебетали птицы. Проснулись и уже летали бабочки, на ярко-голубых звездах цикория завтракали красные с черными точками жуки-нарывники. Со слов Салима Содыковича я знал, что не все триста с лишним семей согласились переезжать — двенадцать семей осталось. Они жили здесь, но пока никого не было видно.

Долго задерживаться в кишлаке я не стал — дорога предстоит длинная. Миновал контору, где тоже никого не было, и стал потихоньку подниматься в гору.

Почти сразу за кишлаком, на южном склоне, встретилось довольно много золотых сатиров. Обширный пустырь, поросший зизифорой и скабиозой, обильно цветущие растения, сиреневые цветочки которых делали сиреневым и весь пустырь — Сиреневая поляна. На которой во множестве летают золотые сатиры.

Да, вот и еще одна модель микрозаповедника. И даже две. Сиреневая поляна и рядом заброшенный кишлак Ташкурган. Какой прекрасный это был бы музей под открытым небом, если приостановить разрушение строений, отреставрировать мечети, в одном из домиков расположить предметы быта здешних жителей, поведать об истории кишлака Ташкурган!

Кое-что я уже знал о нем. Когда-то по этим местам проходил знаменитый «шелковый путь» — путь купцов и торговцев шелком, коврами, всевозможными экзотическими изделиями и пряностями с Востока. Караваны двигались с юга на север и с севера на юг, здесь была остановка, отдых, потому и вырос кишлак Ташкурган. Редки селения, которые удостоились чести иметь хотя бы одну мечеть, а здесь целых две. Сделать бы Ташкурган неотъемлемой частью заповедника Кызылсуйский — цены не было бы такому экзотическому музею!

А Сиреневая поляна? Это же прямо таки сказочная фантазия, если путешествуешь по ней вот так, с фотоаппаратом, осторожно подкрадываясь к бабочкам, наблюдая за ними, фотографируя и не принося вреда…

Вот медленно и осторожно приближаешь объектив к чутко вздрагивающей бабочке, торопящейся обследовать тонким изогнутым хоботком каждый крошечный сиреневый цветочек — этакую миниатюрную вазочку, на дне которой приготовлена сладкая и ароматная капля нектара. Если приближаешься плавно и медленно, бабочка вроде бы и не обращает на тебя внимания. Она слишком занята своим делом: быстро передвигается от цветка к цветку — мизерные капельки нектара мгновенно всасываются в тончайшую трубочку хоботка (а он действует в сущности точно так же, как и тонкая стеклянная трубочка, при помощи которой медицинская сестра берет из вашего проколотого пальца кровь на анализ, точно так же действует и хоботок комара). Но вот крылатое создание быстро перепробовало все цветы и вспархивает как раз в тот момент, когда изображение в видоискателе стало резким, и я не успел… И вновь ищешь ее глазами и осторожно подкрадываешься, затаивая дыхание, и теперь стараешься делать все чуть быстрее, не нарушая, однако, плавности. И какое же удовольствие испытываешь, если в нужный момент успеваешь нажать на спуск затвора! Есть! Поймана красавица! Поймал твой след, твой облик, а сама ты можешь летать, как ни в чем не бывало, — продолжай свой короткий жизненный путь…

Дорога поднималась все дальше и наконец обогнула гору. Широкая панорама распахнулась передо мной. Виден стал далекий соседний кишлак — позже я узнал, что он называется Варе и что означает это якобы «воры», потому что в старые времена там укрывались разбойники, нападавшие на караваны, идущие по «шелковому пути»… Кызылсу извивалась теперь далеко внизу серебристой тесьмой в еще не рассеявшейся утренней дымке.

Склон изобиловал родниками, и растительность стала гораздо богаче. Арча и горный клен, барбарис, миндаль, жимолость, шиповник… Но особенно разнообразны заросли трав. Пиретрум, зизифора, воловик, синяк, оносма, горчак, скабиоза, тысячелистник белый и желтый, астрагалы, кузиния, коровяк, цикорий, ирисы, мальва алтея, люцерна… Глаза разбегались! И наконец, донник, милый русскому сердцу донник, весь усыпанный мельчайшими желтыми цветочками, высокий и ароматный. Аромат российских полей и лугов, аромат Родины!

Я прилег в траву и смотрел на удивительное это растение — донник и, как не раз бывало уже, думал о таинственном понятии, столь дорогом каждому человеку. Даже здесь, в краю, куда так стремился, среди экзотики, в ожидании и непонятно чем питающейся уверенности, что Аполлона здесь обязательно встречу, я испытал мучительный и прекрасный приступ ностальгии. Родина, Средняя Россия… И пасмурно там часто бывает, и нет такого растительного богатства, как здесь, и Аполлонов уже не осталось, а вот… Словно негромкая и медленная мелодия звучала, напоминающая что-то очень знакомое и родное, и вспоминались близкие, милые сердцу люди и что-то вечно неразрешимое, и вечная какая-то боль и тоска, а все же…