Майкл Коуни - Кот по имени Сабрина

И вот уже два года, как нет с нею Чарльза. Два года борьбы с одиночеством. Два года держать себя в руках, чтобы не распуститься и не опуститься. Может быть, ей давно следовало дать себе слово жить по расписанию: в шесть подъем, задать корму цыплятам, козе, кошке. Опростаться. Встать под душ, вымыть волосы. Завтрак без грамма холестерина. Прочесть десять страниц «Улисса», три стишка Йетса. Если надо, заглянуть в словарь. Обойти все хозяйство. Научиться распознавать хотя бы одно растение. Проверить уровень масла в генераторе. Проверить…

Вот-вот — и превратиться в автомат…

Пришло время ставить кофе. Она взяла чайник, толкнула дверь, преградила Сабрине путь в дом и захрустела по морозному двору фермы к насосу. Алюминиевый чайник — прямая угроза здоровью. На днях она непременно доберется до Ванкувера и купит что-нибудь более безопасное, пока болезнь Альцгеймера окончательно не разжижила ее мозги. Как-нибудь на днях.

Но хватит, пора подумать о чем-то светлом. Год обещает быть удачным. Огород буйно разрастется. Вместо худосочных цыплят она станет выращивать что-нибудь более доходное и экзотическое, хотя бы фазанов, а к западной стене пристроит нечто вроде патио. В следующую поездку в Ванкувер она непременно купит велотренажер и разом сбросит фунтов эдак двадцать. Всего-то немного силы воли — и она сможет с удовлетворением оглянуться на прошедший год.

Но с другой стороны, год может оказаться никудышным. Их на ее веку выдалось немало. Но, что бы ни случилось, сдаваться она не собирается. Не бросится в железные объятия цивилизации, не приползет побитой кошкой искать сочувствия у таких, как ее старая школьная подруга Эймей, которая в те тяжкие дни после смерти Чарльза твердостью и силой не уступала, казалось, каменной скале. Впрочем, эта же неколебимая скала все время суетилась, волновалась по пустякам, трагически закатывала глаза, говорила замогильным шепотом, брала за руку так осторожно, будто та покалечена.

Если она решит все продать, то уж не станет советоваться с Эймей. Просто соберет манатки и переедет в Новую Шотландию, а зарабатывать на жизнь будет расписыванием раковин картинками Бухты Пегги.

Да, наступает год великих решений.

«ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ» доплюхала до пристани. Она различала молодого Неда, который накидывал причальный канат на береговую тумбу. Очень скоро Фрэнк и Нед будут здесь. Надо бы привести себя в порядок. Это первые люди, которых она увидела за прошедший месяц.

…И КОГДА ДВОЕ МУЖЧИН ВЫЛОМАЛИ ДВЕРЬ ДОМИКА, ОНИ НАШЛИ ЖЕНЩИНУ, ВИСЯЩУЮ НА ШАРФЕ, ОБМОТАННОМ ВОКРУГ КУХОННОЙ БАЛКИ. ОНА ВИСЕЛА ТУТ УЖЕ ДОВОЛЬНО ДАВНО. ФРЭНК ДРЕЙК, ШКИПЕР ШХУНЫ «ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ», СКАЗАЛ ПОЛИЦИИ: ОНА САМА СВЯЗАЛА ЭТОТ ШАРФ. ЛУЧШЕГО ВАМ НЕ СЫСКАТЬ И В ДОРОГИХ МАГАЗИНАХ.

Нет, надо думать о чем-то светлом.

Тут возникла Сабрина. Одеревеневшая от холода, она направилась в дальний угол двора к козе Тоге. В поисках сочувствия. Сабрина неумолимо старела. Ей, дайте-ка сосчитать, уже сто девятнадцать лет в пересчете на человеческие годы.

— Ты живешь уже в долг, Сабрина! — крикнула Ханна.

Но Сабрина так вовсе не считал. Правда, эта зима казалась тяжелее прежних. Его лапы словно окостенели, и он робел, когда приходилось прыгать откуда-нибудь сверху. Проделывая это, недолго и ногу сломать. Вдобавок ко всем страданиям хозяйка стала кормить его протухшей едой. Неужели эта глупая женщина даже не удосужилась ПОНЮХАТЬ, прежде чем давать такое приличному коту? И все говорит, говорит… Ханне и невдомек, что Сабрина распознает ее гадкие мысли, хотя, может, и не разбирает слов.

Но издевательское замечание насчет жизни в долг он не проглотит просто так.

— Она хочет моей смерти, — сказал он Тоге. Мысли Тоги, как и мысли самого Сабрины, настроены на людей. Им легко понимать друг друга, не то что этих неучей бобров на болотах. — Эта ведьма желает моей смерти. Ну можно ли так обращаться с верным спутником жизни?

Тога задумчиво жевала.

— Я видела, как они это сделали с овцой, — наконец промямлила она. — Ты помнишь овцу? Эти животные все-таки глуповаты. Помнишь старую Марту? Я видела, как она приняла смерть. Упала как подрубленное дерево. Будто ноги ей подточили бобры.

— Ой!

— Видела я и как с моим Уильямом человек сделал то же. Он приставил ружье к голове Уильяма и спустил курок, ублюдок. Уверяю тебя, я заставила его заплатить за это. Его унесли завернутого с головы до ног, и он никогда больше не вернулся. — Желтые с сумасшедшинкой глаза уставились на Сабрину. — Это ружье может враз отшибить голову такому маленькому зверьку, как ты.