Николай Кузаков: Тайга – мой дом

Подхожу к кедровому лесу. Впереди, среди поросли, что-то мелькнуло. Подбегаю. След соболя. Назариха рвет поводок. Пускаю. Назариха махом умчалась по следу.

«Сейчас догонит», — радостно стучит сердце, и я спешу вслед за Назарихой. Соболь выходит на покоть. Лес сосновый, чистый. Сейчас догонит! На ходу ловлю каждый звук. Уже представляю на дереве соболя. Вот он сидит на вершине, крутит головкой, высматривает, куда бы прыгнуть.

А какая радость у Назарихи. Прыгает на дерево, оглядывается на меня. Полюбуйся. А вы про меня всякую чушь в зимовье болтаете.

Прохожу километр, другой, пятый. Назариха гонит соболя махом. Но что это? Пошла рысью. Вот перешла на шаг. Соболь оторвался далеко, остановится, послушает и опять убегает.

Появился Орлик.

— Орлик, взять! — натравливаю его на след.

Орлик посмотрел на меня и большими прыжками умчался в распадок, в сторону от следа.

Ну что ты с ним будешь делать! Не хочет гнать соболя. А Назариха совсем выдохлась. Вот она полежала на снегу и пошла шатаясь.

Закуриваю и зову Назариху. Через некоторое время появляется, морда опущена, глаза прикрыты, не смотрит на меня. В каждом движении чувство вины. Мне стало жаль ее.

— Не горюй, — глажу я Назариху. — Я же сам виноват. Испугал соболя. В другой раз подкараулим его на кормежке, тогда не уйдет.

Назавтра иду опять в этом же направлении. Назариху отпустил с поводка. Она побегала возле меня и исчезла. А через некоторое время залаяла. Прислушиваюсь. Лает на соболя.

Ликует душа. Я радуюсь за Назариху, все-таки перехитрила соболя.

Прихожу. Ель не очень толстая, но косматая. На середине гнездо белки. Соболь перед рассветом позавтракал белкой и завалился спать в ее гнезде. Сонного-то и застала Назариха.

Стучу по стволу. Соболь не показывается. Стреляю в крону ели. Упала ветка. Назариха метнулась к ней. Соболь в это время прыгнул с дерева. Мы увидели его тогда, когда он побежал. Назариха бросилась за ним, мелькнула среди деревьев и скрылась.

Я бегу следом. Надо же такому случиться! Можно сказать, с поняги ушел. Догонит ли его Назариха? Орлика нет. Да и помощник он ей плохой. Очень жаль, что не берет соболя. Снег глубокий, а для Орлика — как пороша. Он молодой и сильный. От этого бы соболь не ушел.

Соболь идет чащей, петляет, но Назариха не дает ему оторваться. Она собрала последние силы. Соболь мелькает впереди. За свою жизнь она догоняла их сотни и повадки знает хорошо. Сейчас он свернет к упавшему кедру. Назариха срезала угол. Расстояние сразу сократилось. Соболь совсем рядом точно пролетел и исчез за ветками кедра. Назариха выдохнула из легких душивший ее воздух и прыгнула через ствол…

Подбегаю. Ужас. Назариха прыгнула через упавший кедр, а на другой стороне была тычина, она пришлась в грудь и пронизала ее насквозь. Кидаюсь к Назарихе. Мертвая. Изо рта на снег падают капли крови.

Спазмы сдавили горло.

…Тело Назарихи я принес к зимовью. У колодины, которую она грызла, мы вырыли могилу и похоронили ее. Ружейный залп возвестил тайгу, что среди нас не стало друга.

В этот вечер было грустно в зимовье. Я не находил себе места.

Мороз. Небо над головой голубое-голубое. На краю его, над горами, солнце: от него льет столько света, что он не вмещается на земле. Кедры стоят в белой дымке, суровые и неприступные, как богатыри. Лиственницы подпирают небо. Они в куржаке. Точно какой-то волшебник каждую веточку оплел стеклянным кружевом, и эти кружева загораются то холодным матовым светом, то розовеют, точно наливаются брусничным соком, то вдруг от комля до вершины заискрятрятся, будто кто-то дерево осыпал звездочками. А воздух тугой и прозрачный. Я прислушиваюсь. Откуда-то издали доносится тихий серебряный звон. Может, где-то пасутся с колокольчиками олени? Нет. Так звенит таежная тишина в морозный день. В такую погоду идти легко. Орлик бежит справа. Теперь мы вдвоем, Назарихи нет, поэтому Орлик старается изо всех сил. За утро нашел пять белок.

Иду косогором. Не тороплюсь. Встречается поросль пихтача. Деревца высотой метра в полтора стоят гурьбой, прижавшись друг к другу. Ветки их привалило снегом. На макушках белые шапки. Я стою будто окруженный детворой. Такую поросль охотники называют чепурой. Ни пройти по ней, ни проехать. Если соболь спрячется здесь, никакая собака не сыщет его.

Кое-как пробрался я через молодой лес. Вошел в кедровый колок. Солнце сюда проникает с великим трудом. На снегу лежат его золотистые полосы. След соболя. Душа будто ахнула и замерла. Трогаю след посохом. Старый. Затвердел. Соболь прошел, видимо, ночью, спустился в распадок. На обратном пути пойду низом, может, на свежий след наткнусь. Но хотя зачем? Назарихи нет, а Орлик все равно не берет соболя. Грустно на душе. Идти сразу стало тяжелее. Добуду еще белку, и надо возвращаться к зимовью. И вообще, пора уже выбираться из тайги: отпуск подходит к концу.