Карл Май - Том 12 и 13. Сатана и Искариот (роман в трёх частях)

Она с видимым удовольствием занялась исполнением этого желания, а когда я между пальцами держал второго подожженного было ею, но уже угасшего табачного червя, ее благородный супруг предложил мне:

— Ну, а теперь сеньор, изложите мне спокойно и без утайки ваше дело! Считайте, что мы — ваши лучшие друзья!

И попугай при этом издал такие нежные и кроткие вздохи, что я пришел в блаженное расположение духа. Разумеется, я оказался перед двумя лучшими и благороднейшими из людей, а также — перед задушевнейшим из попугаев, а поэтому осведомился с полной откровенностью:

— Сеньор, может быть, вам известно имя Тимотео Пручильо?

— Нет. А тебе моя голубка?

— Впервые слышу, — ответила голубка.

— Я разыскиваю некую асиенду Арройо, которая расположена, кажется, недалеко от Уреса. Может быть, вы можете что-нибудь о ней сообщить?

— Нет. А ты, голубка?

— Нет, — эхом отозвалась голубка.

— Тимотео Пручильо выписал немецких переселенцев, которые должны работать у него на асиенде. Кто защитит этих людей, если он поступит с ними нечестно?

— Не я, сеньор.

— А кто же тогда? — спросил я.

— Германия с ее посольством и консульствами.

— А здесь есть консульство?

— Нет.

— Но если эти люди окажутся в нужде или даже в опасности, то должен же найтись кто-нибудь, кто о них позаботится.

— Боюсь, что таких людей здесь нет.

— Но, сеньор, получается, что бедные переселенцы оказались беззащитными, потому что в здешнем округе нет представителей их родной страны. Но можно ожидать, что если любой мексиканец, который поступит с ними бесчестно, будет привлечен к ответственности местными властями?

— Нет, сеньор. Меня совершенно не касается, что происходит с иностранцами.

— А если житель вашего округа убьет немца, что вы тогда сделаете, сеньор?

— Ничего, совершенно ничего. Мои подданные доставляют мне столько хлопот, что я не могу возиться с гражданами чужих государств. Нам некогда заниматься делами иностранцев. Ничего подобного они потребовать от нас не могут. Вы еще о чем-нибудь желали узнать, сеньор?

— Нет, после ваших ответов у меня больше не осталось неясностей.

— Тогда я вас отпущу, как только вы оцените полученные от меня сведения.

— Да, оцените по достоинству, — обворожительным голосом повторила сеньора, причем попугай аккомпанировал ей милейшими негромкими певучими звуками.

— Мне трудно оценить полученные сведения, — ответил я. — Поскольку вы все время отвечали только «нет», то ваши высказывания не имеют для меня никакой ценности.

— Что? Как? Не хотите ли вы этим сказать, что ничего не заплатите?

— Разумеется.

Он отступил на два шага, смерил меня гневным взглядом и пригрозил:

— Я могу вас заставить, сеньор!

— Нет! Ведь я тоже немец. У меня только иностранные деньги, а так как вам, по вашим же собственным словам, не пристало заниматься делами и взаимоотношениями иностранцев, а мои деньги, безусловно, причисляются к иностранным делам, то я считаю невозможным согрешить против вашего отечественного самоуважения, предложив вам чужую валюту.

Сеньора отбросила свою сигарету и прикусила зубками губу. Попугай захлопал крыльями и раскрыл клюв. Сеньор отступил еще на несколько шагов и злобно зашипел:

— Значит, деньги у вас только чужие?

— Да. Единственные местные предметы, которые я могу вам предложить, — вот эти две сигареты, которые я кладу в ящик с табаком.

Я кинул сигареты в табак, при этом попугай клюнул меня в руку.

— Значит, вы ничего не хотите платить? Совсем ничего? — спросил сеньор.

— Нет.

Я взял свои ружья, которые поставил к стене, и собрался уходить.

— Скряга! Человек, не держащий своего слова! — изверг из себя дылда с рыком чревовещателя.

— Иностранишка, оборванец, бродяга! — заскрипела донья [47], рассвирепев.

— Eres ratero, eres ratero, ratero! — услышал я крики попугая, пока быстрым шагом пересекал двор, стараясь поскорее оказаться на улице. Но у выхода меня поджидал полицейский, который вытянул руку и потребовал:

— Подарок за данную вам справку! Жалованье у меня весьма скромное, а кормить надо жену и четверых детей!

— Ничем не могу вам помочь, — ответил я его собственными словами, отвязал лошадь, забрался в седло и уехал. Будь я в более хорошем настроении, он бы получил несколько монет.

Стало быть, напрасно я надеялся на помощь местных властей. В таких обстоятельствах самое лучшее заключалось в том, чтобы руководствоваться правилом «каждый человек — сам по себе». Хватит надеяться на чужих людей и чужую помощь!..