Джеймс Купер - Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе [The Last Of The Mohicans]

Давид заткнул уши, и даже Хейворд, который был предупрежден заранее, взглянул вверх, ища птицы, когда в воздухе раздалось карканье ворона.

— Видите, — сказал со смехом разведчик, указывая на остальных путников, которые появились вдали, как только раздался сигнал, — вот эта музыка имеет свои несомненные достоинства: она дает мне два хороших ружья, не говоря уже о ножах и томагавках. Но мы видим, что вы в безопасности; расскажите же, что сталось с девушками?

— Они в плену у язычника, — сказал Давид, — и, хотя сердце их неспокойно, они в безопасности и устроены с удобством.

— Обе? — задыхаясь, спросил Хейворд.

— Вот именно! Хотя путь наш был тяжел и съестные припасы скудны, нам не на что было жаловаться, кроме насилия над нашими чувствами, когда нас вели пленниками в далекую страну.

— Да благословит вас бог за эти слова! — воскликнул, дрожа, Мунро. — Я получу назад моих девочек здравыми и невредимыми!

— Не знаю, скоро ли им удастся освободиться, — возразил Давид. — Глава этих дикарей одержим злым духом, которого не может усмирить никто, кроме всемогущего. Я пробовал подействовать на него и на спящего и на бодрствующего, но, по-видимому, на него не влияют ни звуки, ни слова…

— Где этот негодяй? — резко перебил разведчик.

— Сегодня он охотится на лосей со своими людьми, а завтра, как я слышал, они пойдут дальше в эти леса и ближе к границам Канады. Старшая девушка отправлена к соседнему племени, хижины которого лежат за черной вершиной той горы; младшая же оставлена с женщинами гуронов, жилища которых находятся только в двух милях отсюда, на плоскогорье, там, где огонь выполнил миссию топора и тем самым подготовил место для их поселения.

— Алиса, моя бедная Алиса! — пробормотал Хейворд. — Она потеряла последнее утешение — поддержку сестры!

— Вот именно! Но, если хвала и божественные псалмы могут утешить огорченную душу, она не страдала.

— Разве музыка доставляет ей удовольствие?

— Самое серьезное, самое возвышенное удовольствие! Хотя я должен признаться, что, несмотря на все мои старания, девушка плачет чаще, чем смеется. В такие минуты я избегаю священных песен. Но бывают сладкие, спокойные часы доброго настроения, когда слух дикарей поражает звучание наших голосов.

— А почему вам позволяют расхаживать всюду беспрепятственно?

Давид, приняв вид скромного смирения, отвечал:

— Такому червю, как я, нечем хвастаться. Но, хотя сила псалмопений утерялась в страшном, кровавом поле, через которое нам пришлось пройти, она снова возымела свое влияние на души язычников, и мне позволяют приходить и уходить когда угодно.

Разведчик рассмеялся и дал, может быть, более удовлетворительное объяснение странному снисхождению дикарей:

— Индейцы никогда не трогают человека, если он не в своем уме. Но почему, когда перед вами лежал открытый путь и вы могли бы вернуться по своим собственным следам — они ведь немножко яснее, чем следы белки, — вы не принесли известий в форт Эдвард?

Разведчик, помня лишь о своем твердом и непоколебимом характере, требовал от Давида того, что тот ни при каких условиях не мог выполнить. Но Давид все с тем же кротким видом ответил:

— Хотя душа моя возрадовалась бы, если бы мне пришлось еще раз посетить жилища христиан, ноги мои не могли возвращаться вспять, когда вверенные мне нежные души томились в плену и печали.

Трудно было понять замысловатый язык Давида, но искреннее, полное твердости выражение его глаз и румянец, вспыхнувший на его честном лице, не оставляли никакого сомнения. Ункас подошел ближе к Давиду и с удовлетворением взглянул на него, в то время как Чингачгук издал одобрительное восклицание.

Соколиный Глаз протянул псалмопевцу его драгоценный инструмент:

— Вот, друг, я хотел развести огонь твоей свистулькой, но, если она дорога тебе, бери и старайся вовсю.

Гамут взял камертон, выразив свое удовольствие настолько, насколько позволяли, по его мнению, выполняемые им важные обязанности. Испробовав несколько раз его достоинства и сравнив со своим голосом, он убедился, что камертон не испортился, и выказал серьезное намерение спеть несколько строф из маленького томика, о котором мы так часто упоминали.

Но Хейворд поспешно остановил его набожное рвение и стал задавать вопросы о положении девушек; он расспрашивал обо всем гораздо подробнее, чем в начале разговора, когда говорить мешало волновавшее его чувство. Давид хотя и поглядывал жадным взором на свое сокровище, но принужден был отвечать, тем более что отец девушек тоже принял участие в разговоре. И разведчик вставлял вопросы, когда представлялся подходящий случай. Таким образом, несмотря на частые перерывы, заполненные звуками возвращенного инструмента, преследователи все же познакомились с главными обстоятельствами, которые могли оказаться полезными для достижения их цели. Рассказ Давида был прост и не богат фактами.