Джеймс Купер - Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами

Своими оправданиями, однако, Склад Виски заставил бортника задуматься над положением и состоянием своего товарища еще серьезнее. Следовало принять во внимание не только обстоятельства, связанные с безопасностью самого Уоринга и счастьем его семьи; многое было неотделимо и от их общей безопасности в стране, раздираемой войной. Воден был человеком решительным и твердого характера, и голова у него была ясная, так что он прекрасно видел все причины и следствия. Жизнь в одиночестве приучила его к размышлениям; уверенность в себе — плод уединенной жизни, которую он любил почти до страсти, — позволяла ему думать медленно, но действовать быстро. Поэтому пока они вдвоем спускались по течению, он беспристрастно и всесторонне обдумал все, что касалось Гершома Уоринга и его дальнейших планов, и решил, что необходимо предпринять и каким образом действовать. Однако свои мысли он держал при себе, вслух обсуждая любые вопросы, интересующие людей в их положении, в то время как лодка плыла вниз по реке, и избегал лишь одной темы, которая, может статься, в то время была для них обоих куда важнее любой другой.

Каноэ спустилось к устью реки только на третий день плавания, уже к вечеру. Путники припозднились не столько из-за дальности расстояния, сколько из-за многочисленных препятствий, подстерегавших их в пути. По мере того как они приближались к месту, где Гершом покинул свою жену и сестру, Бурдон подметил в поведении своего спутника признаки беспокойства о благополучии двух женщин, более того, даже нечто вроде лихорадочного волнения при мысли, что с ними могло что-то стрястись, и это свидетельствовало о доброте сердца этого человека, невзирая на сомнения в его рассудительности и преданности, которые поневоле приходили на ум — ведь он оставил их одних в такое неспокойное время.

— Вот незадача! Похоже, у человека голова варить перестает, когда он напьется, — сказал Склад Виски, когда каноэ обогнуло последнюю луку и взору открылась хижина, — а то разве взбрело бы мне в голову бросать их на произвол судьбы в таком захолустье! Хвала Господу! — по крайней мере, шэнти на месте, да и дымок над ней курится, если глаза меня не обманывают! Посмотри, Бурдон, а то мне глаза что-то застит.

— Дом на месте, и дымок над ним есть, ты прав.

— Утешил ты меня! — воскликнул проштрафившийся муж и брат с глубоким вздохом, словно камень свалился у него с души. — Да, утешительное зрелище! Раз огонь горит, значит, кто-то его разжег; а в это время года огонек говорит, что найдется и кое-что к обеду. Боюсь, Бурдон, что я оставил своих женщин вовсе без припасов, хотя, к стыду своему, никак не припомню, была у них еда или нет.

— У того, кто пьет, Гершом, обычно отбивает память.

— Твоя правда — да, ты прав. Хотел бы я, чтобы это было не так, да только чем крепче спиртное, тем слабее разум, им вместе не по дороге…

Гершом внезапно смолк; весло выпало у него из рук, словно его сразила внезапная слабость. Бортник понял, что его поразила в самое сердце какая-то неожиданность, и стал искать причину, вызвавшую столь бурные чувства. С живостью оглядевшись вокруг, Бурдон увидел женскую фигуру, стоявшую на возвышенном месте, откуда река и ее берега были видны на далекое расстояние; женщина явно следила за приближающимся каноэ.

— А вот и она, — сказал Гершом вполголоса, — моя Долли; там она и стояла, побьюсь об заклад, большую часть времени, пока я был в отлучке: ждала, не увидит ли издалека жалкую образину своего беспутного муженька. Такова женщина, Бурдон; и прости мне Господь, что я позабыл про женскую натуру, когда был обязан помнить. Ну да кто из нас без греха, и я думаю, что грешил не больше, чем иные-прочие.

— Какое отрадное зрелище, Гершом, и я готов почти что считать тебя своим другом! Человек, о котором женщина так тоскует, за которым женщина — нет, женщины, ты же говорил, что у тебя еще есть и сестра, — пошли чуть ли не на край света, — такой человек хоть чего-то стоит. А ведь она плачет — должно быть, от радости, что ты вернулся.

— А чего еще ждать от Долли — она каждый раз встречает меня слезами, так было, так и будет, — отвечал Гершом, едва не задохнувшись от усилия справиться со своими чувствами. — Подгони-ка лодку к берегу, дай мне сойти. Надо подняться, сказать пару добрых слов бедняжке Долли; а ты греби дальше, скажи Цветику, что я скоро буду.