Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

На ужин у нас была похлебка из пшеницы.

На следующее утро нам предстояло переправиться через реку Коннектикут, чтобы встретиться с Королем Филипом. Два каноэ с людьми уже переправились на противоположный берег, пришла моя очередь, но не успела я шагнуть в лодку, как вдруг поднялся крик, и вместо переправы оставшимся индейцам и мне вместе с ними пришлось подняться четыре-пять миль вверх по реке. Индейцы разбежались кто куда. Я думаю, паника была вызвана тем, что они обнаружили в округе английских следопытов. Во время нашего перехода вверх по реке индейцы остановились поесть и отдохнуть. Когда я сидела, погрузившись в свои мысли, ко мне вдруг подошел мой сын Джозеф. Мы стали расспрашивать друг друга о том, как нам живется, и оплакивать наши беды и потери. Ведь у нас была семья — муж и отец, дети, родственники и друзья, дом и все необходимое, а ныне мы могли бы сказать, подобно Иову: «… Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял. Да будет имя Господне благословенно» 167 35 .

Я спросила Джозефа, не хочет ли он почитать Библию. Сын сказал, что ему очень бы этого хотелось. Он раскрыл Библию и сразу увидел такие строки: «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни. Строго наказал меня Господь, но смерти не предал меня» 168. «Мама, — воскликнул Джозеф. — Ты читала это?»

Мне хотелось бы воспользоваться случаем и сказать, почему я в своих записках привела именно эти строки: и для того, чтобы, как сказано в псалме, возвестить дела Господа, который милосердием и могуществом своим сохранил нас, когда мы были в руках врагов в диком краю, и вернул нас потом из плена; и для того, чтобы возблагодарить Господа за безграничную доброту, с какой Он наводил меня на такие строки Священного Писания, которые в бедственном моем положении несли мне утешение и надежду 169.

Вернусь, однако, к своему повествованию. Мы двигались, пока не стемнело, а утром должны были переправиться через реку к людям Филипа. Уже сидя в каноэ, я не могла не подивиться многочисленности язычников, собравшихся на другом берегу. Когда я вышла из лодки, они окружили меня; я видела, как они о чем-то спрашивали друг друга, смеялись и радовались своим успехам и победам. Тут сердце мое не выдержало, и я заплакала. Не помню, чтобы раньше случалось мне плакать перед ними. Многие беды постигли меня, и не раз сердце готово было разорваться от боли, но перед ними я не пролила ни слезинки и была словно каменная. Но в ту минуту я могла бы сказать о себе словами псалма: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе» 170.

Кто-то из индейцев спросил, почему я плачу. Не зная, как ответить, я сказала, что они, наверное, убьют меня. «Нет, — ответил он, — никто тебя не тронет». Тут подошел ко мне другой индеец и, чтобы утешить меня, дал две полные ложки муки, а потом третий принес полпинты гороха, и это было дороже целых бушелей в иное время.

Потом я пошла к Королю Филипу. Он пригласил меня сесть и предложил трубку (обычная любезность в наши дни, как для праведных, так и для грешников). Мне это было уже не нужно. Хотя раньше я прибегала к табаку, но бросила столь дурную привычку. Ведь это не что иное как приманка, с помощью которой дьявол заставляет людей зря тратить драгоценное время. Я со стыдом вспоминаю, как, бывало, выкурив две-три трубки, вскоре опять тянулась к табаку. Сущее колдовство! Благодарю Господа, что Он дал мне силы побороть это наваждение. Есть на свете много людей, которые могли бы найти более достойное занятие, чем лежать, посасывая вонючую трубку.

В это время индейцы собирали силы, чтобы напасть на Норт-Хэмптон. Накануне вечером один из них громко оповестил об этом лагерь, и все стали готовиться к походу; кипятить земляные орехи и поджаривать муку, всю, какая у них была. Утром они отправились в путь.

Пока я жила в этом месте, Филип попросил меня сшить рубашку для его сына и дал мне за это шиллинг. Я предложила эти деньги моему хозяину, но он сказал, чтобы я оставила их себе. Тогда я купила на них кусок конины. Потом Филип попросил меня сшить шапку для мальчика и пригласил на обед. Он угостил меня большой, толщиной в два пальца, лепешкой. Сделана она была из подсушенной дробленой пшеницы и поджарена на медвежьем жире. Мне показалось, что я никогда не ела ничего более вкусного!

Вскоре одна скво попросила меня сшить рубашку для ее сэннапа 171и дала за это кусок медвежатины. Другая попросила связать чулки и заплатила квартой гороха. Я сварила горох с медвежатиной и пригласила своих хозяев пообедать, но гордячка-хозяйка есть не стала, потому что я подала им еду в одной миске. Она съела лишь один кусок, который муж протянул ей на кончике ножа.