Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

Марк, подобно большинству своих друзей, сбросил всю лишнюю одежду, прежде чем приблизиться к арене схватки. Верхняя часть его туловища была обнажена до рубашки, и Даже та разорвалась пополам в ожесточенных стычках, в которых он уже побывал. Его мощная вздымающаяся грудь была оголена, позволяя видеть белую кожу и голубые вены человека, чьи предки пришли оттуда, где восходит солнце. Его напрягшаяся фигура опиралась на одну ногу, словно припечатанную с вызовом, тогда как другая была выдвинута вперед, подобно рычагу, в ожидании встречного маневра. Его руки были отведены за спину, а ладони крепко сжимали ствол мушкета, грозившего смертью всякому, кто осмелится подойти на доступное ему расстояние. Голова, покрытая короткими вьющимися русыми волосами его саксонских предков, слегка выдвинулась вперед над левым плечом как будто для того, чтобы поддерживать тело в равновесии. Кровь прилила к лицу, губы были сжаты и решительны, жилы на шее и висках вздулись, едва не лопаясь, а глаза сузились, но их взгляд выражал одновременно чувства отчаянной решимости и восторженного удивления.

С другой стороны, индейский воин был человеком еще более примечательным. По обычаю своего народа он появился на поле битвы с голыми ногами и почти неприкрытым телом. Весь его облик изображал человека, приготовившегося к прыжку; и с точки зрения поэзии было бы позволительно сравнить его прямую и проворную фигуру с припавшим к земле ягуаром. Выставленная вперед нога поддерживала тело, сгибаясь не столько под его тяжестью, сколько благодаря свободной игре мускулов и сухожилий, а слегка наклоненная голова выступала немного вперед. Одна рука крепко ухватила черенок топора, лежавшего на одной линии с правым бедром, а другая твердо держала рукоять ножа из оленьего рога, пока еще подвешенного в ножнах у пояса. Выражение лица было серьезным, суровым и, может быть, немного жестоким, но все в целом смягчалось неколебимым и полным достоинства спокойствием вождя с незаурядным характером. Глаза, однако, смотрели пристально и сосредоточенно; и, подобно глазам юноши, чьей жизни он угрожал, казалось, особенно сузились от удивления.

Недолгая пауза, последовавшая за движением, с которым оба противника приняли красивые позы, была полна значения. Ни один не заговорил, ни один не позволил себе играть мускулами, ни один, казалось, даже не дышал. Заминка не была похожа на промедление, необходимое, чтобы приготовиться к бою, потому что каждый стоял, готовый к смертельному выпаду. Точно так же невозможно было проследить в сосредоточенной энергии лица Марка или в надменном и более искушенном выражении лица и глаз индейца что-либо похожее на нерешительность намерений. Чувство, чуждое этой сцене, казалось, владело ими обоими, деятельный мозг каждого бессознательно готовил себя к близкому кровавому поединку, в то время как неведомая сила души ненадолго сдерживала их.

Предсмертный вопль дикаря, сраженного у самых ног своего вождя ударом незнакомца, и ободряющий крик последнего разрушили кратковременное состояние транса. Вождь еще сильнее согнул ноги в коленях, навершие томагавка слегка приподнялось, лезвие ножа сверкнуло из ножен, а приклад мушкета Марка поддался предельному напряжению его сухожилий, когда рядом раздались крик и вопль, не похожие на любые, звучавшие в тот день до этого. В ту же минуту занесенное для удара оружие обоих бойцов замерло, хотя и благодаря воздействию совсем разных сил. Марк почувствовал, как чьи-то руки обхватили его с силой, достаточной, чтобы привести в смятение, хотя и не сломить, а в ушах прозвучал хорошо знакомый голос Уиттала Ринга:

— Бейте лживых и алчных бледнолицых! Они не оставят нам иной пищи, кроме воздуха, и иного питья, кроме воды!

С другой стороны, когда вождь обернулся в гневе, чтобы поразить того, кто посмел остановить его руку, он увидел у своих ног коленопреклоненную фигуру, воздетые руки и смятенные черты Марты. Отведя удар, которым один из воинов уже приготовился лишить жизни молящую, он что-то быстро сказал на своем языке и указал на старавшегося освободиться Марка. Стоявшие рядом индейцы набросились на уже наполовину плененного юношу. Вопль привлек к этому месту еще сотню воинов, а затем в саду воцарилась тишина, такая внезапная и почти такая же пугающая, как предшествовавшая ей сумятица. За ней последовал продолжительный, ужасный и тем не менее полный значения вопль, которым американский воин возвещает о своей победе.