Сюзан Доннел - Покахонтас

И только вечером, когда Мехта привела к Покахонтас маленького Томаса, его оживленное личико наконец возвратило ей способность говорить, отвечать на его вопросы. Паухэтаны и близкие к ним придворные вздохнули с облегчением: принцесса снова заговорила. Между собой они решили, что, вероятно, напряжение от пребывания в Англии оказалось для нее слишком сильным.

На другой утро свита принцессы разместилась в каретах, чтобы вернуться в Лондон. На взгляд придворных, включая и принца Уэльского, пришедшего проводить их, все казалось обычным. Ролфы получили приглашение присоединиться к двору на празднестве по случаю его возвращения в Виндзор через несколько недель. Хотя Покахонтас все еще не могла есть, она не переставала улыбаться и с благодарностью распрощались с теми, кто оказал гостеприимство ей и ее семье.

На другой день в гостиницу доставили записку. Уединившись, Покахонтас дрожащими руками надорвала и развернула письмо. Оно было от Смита. Он хотел навестить ее этим вечером. Она велела посыльному передать Смиту, что ее не будет дома. Смяв письмо, она бросила его на стол. Крепко сжав кулаки, она мерила комнату шагами, прося Бога прогнать от нее Смита, ибо он разрывает ее сердце на части, и умоляя Его направить ее, смилостивиться над ней.

Внезапно она почувствовала потребность бежать. Если бы она могла передвигаться свободно, она обрела бы способность ясно мыслить. С тоской подумала она о лесах Виргинии. В Англии женщины высокого положения путешествовали только в карете или портшезе, но она может прогуляться, пока Джон не вернется домой с собрания. Она схватила легкую накидку с капюшоном, чтобы укрыть себя от посторонних глаз, и незамеченной метнулась из комнаты. «Я могу отлучиться на час, — подумала она. — Все считают, что я отдыхаю».

Из дверей дома напротив Джон Смит видел, как она выскользнула из гостиницы. По ее гибким движениям он узнал бы ее в любом наряде, но куда она собралась без сопровождения, пешком? Он ругнулся, следуя за ней по улице. «Я, как животное, — думал он, — слепо идущее по запаху. Если бы я только мог вообразить, что при виде ее во мне снова проснется такое желание, я никогда бы не поехал в Хэмптон-корт. Моя жизнь была такой приятной, воспоминания о ней стали уже тускнеть, а теперь я снова сгораю в огне страсти. Я должен запустить руки в ее волосы и ощутить прикосновение ее тела к моему. Я должен узнать, почему она вышла замуж в Виргинии. Господь пожелал, и вот у нее второй муж, и она вышла за Ролфа, человека, которого я уважаю». Прокладывая дорогу по людной улице, Смит понимал, что, если он сможет увидеться с ней наедине, все это будет неважно. «Я преследую ее, — думал он, — так же уверенно, как собака олениху, улицы Лондона — это моя территория». Он поглубже надвинул на глаза шляпу.

Под летним дождичком камни мостовой заблестели и стали скользкими. Покахонтас проталкивалась сквозь спешившую по своим нуждам толпу. Тут были ремесленники и прислуга, но мало женщин, заметила она, пробираясь между телегами, портшезами, всадниками и редкими каретами. По запруженным улицам было трудно идти быстро, но движение вокруг нее, выкрики уличных торговцев, плач детей, руки попрошаек сразу же отвлекли ее от собственных забот. Она шла, позабыв обо всем, сворачивая с одной улицы на другую. Некоторые из них были такими узкими, что дома с черными балками, скрепленными белой штукатуркой, почти смыкались над ее головой. Так она шла целый час, когда вдруг поняла, что уже давно должна быть в гостинице. Но как туда вернуться? Внезапно она осознала, что не знает, где находится. Покахонтас еще ни разу в жизни не заблудилась, но это был чужой мир. Здесь не было тех знаков, читая которые, она нашла бы дорогу в Виргинии. «Здесь все по-прежнему чуждо мне», — подумала она. Потом она вспомнила о реке. Если она выберется к Темзе, то вдоль нее дойдет до знакомых мест. Она повернулась к старухе, продававшей в дверях дома цветы, и спросила, где река. Женщина одарила ее беззубой улыбкой и махнула в сторону другой улицы, но, пройдя по ней довольно долго, она так и не вышла, куда хотела. Ее семья уже наверное волнуется, и мысль об их переживаниях показалась ей нестерпимой. Начинало темнеть, и улицы постепенно пустели. Все добрые люди садились за ужин. Она остановилась около уличных мальчишек, болтавшихся без дела около повозки, и попросила у них помощи.

— Госпоже нужна река, — сказал один.

— Никакая она не госпожа. Чужеземка, вот кто она, — закричал другой. Он поднял булыжник и ударил им по туфле Покахонтас.