Джеймс Шульц - Моя жизнь среди индейцев

Джим, как он рассказывал, совершил несколько поездок в Санта-Фе и по трансконтинентальному пути, а в Монтану попал из Коринна. По его словам, он был отличный боксер и удачливый игрок, но эти преимущества, говорил он, сводились на нет тем обстоятельством, что ему ужасно не везло в любви. «Я в молодости любил четырех женщин, — рассказал он нам, — и разрази меня бог, если мне досталась хоть одна».

«Один раз я почти достиг цели, — продолжал он. — Она была рыжая вдова, державшая пансион в Каунсил-Блафс. Однажды вечером наш обоз вкатился в Каунсил-Блафс; поставив быков в загон, все погонщики отправились в ее пансион ужинать. Как только она попалась мне на глаза, я сказал себе: „Вот это женщина — красота!“ Мала ростом, худенькая, веснушчатая, с прехорошеньким вздернутым нахальным носиком.

— Кто это? — спросил я сидевшего рядом парня.

— Вдова, — говорит он, — она содержит эту лавочку.

Раз так, кончено. Я пошел к начальнику обоза, заявил, что ухожу, получил расчет и перетащил постельные принадлежности и спальный мешок в ее заведение. На следующий день вечером я поймал ее одну, когда она сидела на ступеньках, и подошел прямо к ней.

— Миссис Уэстбридж, — говорю я, — честное слово, я в вас влюбился. Пойдете за меня замуж?

— Выдумал тоже! — воскликнула она. — Вы только послушайте его. Чужой мужчина! Брысь, убирайтесь отсюда!

Вскочила, бросилась в дом, забежала в кухню, захлопнула и заперла на ключ дверь.

Но мне-то она не сказала, чтобы я убирался вон из дому, я продолжал жить в пансионе и задавал ей тот же вопрос, как только бывал подходящий случай, иногда два раза в день. Она уже перестала убегать, относилась к этому добродушно, но каждый раз отвечала мне наотрез «нет». Я ничуть не терял надежды.

Вот так дело тянулось недели две, и раз вечером я опять спросил ее — в двадцать первый раз, — а это число у меня счастливое, и я твердо знал, что оно меня вывезет. Так и вышло.

— Да, сэр, мистер Джим как там вас, — говорит она сразу, — я выйду за вас на определенных условиях. Вы должны остричь волосы.

— Есть.

— И выбросить ваши шестизарядные и длинный нож.

— Есть.

— И бросить играть в карты.

— Есть.

— И помогать мне держать этот пансион.

Да, я согласился на все, и она обещала, что мы поженимся в ближайшее воскресенье. Я потребовал поцелуй, она хлопнула меня по щеке и убежала на кухню.

— Ничего, — говорю я себе, усаживаясь на ступень я подожду, пока она выйдет, и поймаю ее.

И вот, сэр, сижу я, спокойный и счастливый, и подходит ко мне невзрачный одноногий калека я спрашивает:

— Здесь живет миссис Уэстбридж?

— Здесь, — говорю я, — а что вам от нее нужно?

— Да так, ничего, — говорит он, — она моя жена.

Я признаюсь, что, может быть, хлопнул бы его, хоть он был калека, если бы она как раз в этот момент не вышла. Когда она его увидела, то всплеснула руками и закричала:

— Боже мой! Откуда ты? Я думала, ты умер. Мне сказали, что ты умер. Ты уверен, что это ты?

— Да, Сарочка, — говорит он, — это точно я. Вернее, то что от меня осталось. В донесении говорилось «убит или пропал без вести», но я уцелел. Я за тобой охочусь уже давно. Это долго рассказывать…

Я не стал слушать дальше. Пошел к себе в комнату и сел. Немного спустя она приходит,

— Видите, как получается, — говорит она. — Я должна о нем заботиться. Вы хороший человек, Джим. Я восхищаюсь вашей смелой настойчивостью: все спрашивали меня и спрашивали и не хотели принимать отказа. Но теперь так получилось, что если вы меня любите, то прошу вас, уходите.

Я тут же уложил мешок и выступил в поход. Нет, с женщинами мне всегда не везло. После этого происшествия мне ни разу не представился случай атаковать другую женщину».

Джим очень интересовался Нэтаки и мной.

— Господи, — говорил он, — послушайте только, как она смеется. Вот уж кто счастлив! Хотел бы я, чтобы у мен была такая славная жена.

Джим много времени проводил в лавке и часто обходил лагерь в поисках прекрасной девы, которую мог бы покорить. Он был очень смешон, когда улыбался им, отвешивая поклоны, и говорил что-то по-английски, чего никто из них не понимал. Девушки смущенно отворачивались. Мужчины смотрели на все это с мрачным выражением или смеялись и отпускали шутки. Они прозвали его Тот Кто Не Может Жениться — на языке черноногих это очень обидное прозвище.

Главное препятствие заключалось в том, что он носил огромные усы и бакенбарды. Черноногие относятся с отвращением к волосам, за исключением волос на голове. Один мой старый знакомый никогда не застегивал рубашку, ни зимой, ни летом. Грудь у него была покрыта шерстью, как волчья спина. Я видел, как черноногие просто содрогались, глядя на него.