Сергей Стрельчук - Хроники острова Ноубл. Изгои

И ещё есть неподвижные белые облака…

И мамин голос:

– Э-эдва-ард!.. Ты идёшь?..

Опять тишина…

– Сколько нам ещё ждать?! – начинает сердиться мама.

– Мама, я не могу открыть дверь! – в отчаянье кричит мальчик. Он хватается за выскальзывающее из слабеющих рук бревно, которое неистово вращается, не позволяя ему найти точку опоры. – Я хочу пить! Помоги мне, мама!

Но в ответ слышен лишь спокойный голос отца:

– Эдвард! Мужчина должен уметь сам справляться со своими трудностями…

Ранним летним утром над холмиком ещё свежей земли сидел крупный широкоплечий мужчина. Он опоздал всего на пару дней… Или на пару недель? А мог ли он вообще чем-то помочь?

Если бы знал, что такое случится, ещё весной забрал бы их с собой в охотничью заимку на Коротком ручье, и леший бы с ним с этим хозяйством. Кому это всё теперь нужно?..

Если бы знал…

Если бы знал, то вовсе бы не уезжал из Охотска с молодой женой в эту лесную деревушку, не отрывал бы её от зажиточных родителей. Послушал бы тестя, работал бы в порту или коптил рыбу на его заводе…

А работал бы? Бросил бы свой охотничий промысел, к которому пристрастился с малых лет?

Он был единственным сыном, к тому же младшим ребёнком, в семье потомственного казака – выходца из рода тех казаков, которые ещё в середине семнадцатого века под предводительством атамана Семена Шелковника отбили у местных кочевых племён эти земли и основали здесь зимовье, со временем выросшее в крепость Косой Острожек, а позже в посёлок Охотск.

Отец постоянно возился с сынишкой, брал на летние заимки и охотничьи зимовья, учил выслеживать зверя и ставить капканы, так что к двенадцати годам малец уже знал все повадки зверя, чувствовал его нутром, а к пятнадцати не уступал в охотничьем ремесле любому мужчине посёлка. Теперь же, к своим тридцати годам, он по праву считался лучшим в округе охотником на крупного зверя. За двенадцать лет промысла, что минули после смерти отца, он только живьём на заказ добыл десяток медведей и трёх тигров, за которыми специально ходил к устью Амура. А уж скольких подстрелил, разве упомнишь? Более мелкому зверю он и счёту не вёл…

Нет, всё он правильно сделал. Вот только не уберёг…

Да что он мог, если почти вся деревня, все девять дворов вымерли?..

А он остался. Даже попрощаться не успел… А успел бы – так, может, лежал бы рядом в этой же могилке… только холмик повыше был бы…

Что за глупости в голову лезут, неужто все уже думы передумал?

Почему глупости? Лежал бы себе спокойно, душа бы в небесах парила, зато не щемило бы так сердце… Ведь Настеньке и семи не было, только осенью бы исполнилось. Они с Анфисой её почти три года ждали. Желанный первенец…

Он не рыдал, не катался по земле, как это было накануне вечером, когда он узнал о случившемся. Он даже не всхлипывал. Просто крупные слёзы горошинами скатывались по бритым щекам и, срываясь с подбородка, тяжело ударялись о землю. Его душа прощалась с теми, кто был ему дорог… со всем, что у него в этой жизни было.

– Ты поел бы сходил. С вечера ведь сидишь.

Мужчина вздрогнул. Это дед Назар приковылял со своей клюкой, бесшумно ступая по мягкой земле деревенского кладбища, которое ещё два месяца назад было просто толокой у опушки.

– Не хочется что-то… Доктора приезжали?

– Приезжал из Охотска фелшар. Да чем он поможет? Эпидемие, говорит, – холера. По всему побережью люди мрут…

– А многие из деревни живы-то остались?

– Да куда там… Только Рытова эта зараза и не тронула. И Пелагея его жива, и дети – все трое. Да они всегда особняком держались, ты и сам знаешь… – дед пошамкал беззубым ртом. – А у Чемдаля только младшенькая померла, да пацан, Тыкулча, неделю как пропал.

– Как пропал?

– Ну, говорит, по ягоды пошёл да заблудился, видать. Спрашиваю, чего не ищешь-то? Говорит, искал уже, не нашёл. – Дед поскрёб растрескавшимися, грязными от земли ногтями огромный, во всю щёку шрам от ожога. – Только сдаётся мне, сам он пацана в лес свёл да там и порешил, видать.

– Да нешто такое возможно?!

– А когда у тебя их пятеро, то одним больше, одним меньше… Просто, видать, остальных уберечь хочет…

Мужчина представил, как, пытаясь уберечь себя и Анфису от заразы, он ведёт в лес свою Настеньку, как заряжает винтовку. Он вспомнил огромные синие глаза дочурки, представил, как она обнимает его своими ручонками за шею, по детской наивности уверенная, что папа сильнее всех, он всегда защитит, от всего убережёт…