Григорий Борзенко - Карта капитана Берли. Часть 1

Все было настолько неожиданно, настолько нарушало атмосферу всеобщего веселья, хорошего настроения, что присутствующие отказывались поверить в происходящее. Да им, в том числе и Джону, собственно, и не была дана возможность предпринять что-либо. Ведь ситуацией владел Фрей, не давший никому вымолвить ни слова. Слова непрерывным потоком извергались из уст трясущегося от возмущения Джеймса, и нормальному человеку требовалось еще некоторое время, чтобы опомниться. Слово «дуэль», время и место (какая-то часовенка на окраине города, о которой мало кто вообще слышал), были выпалены почти одновременно, после чего Фрей учтиво сделал легкий кивок головой в сторону Мери и решительно покинул празднество. Все еще некоторое время стояли в замешательстве, кто-то воспринял это как глупую шутку. Иные, видя возбужденное состояние Фрея и понимая, что они завтра же поговорят с Джеймсом и «поставят этого самодура на место», так что пусть он, Джон, выбросит из головы этот инцидент и продолжает наслаждаться необыкновенным вечером.

Что и было сделано. Конечно же, Джон Кросс отдавал себе отчет в серьезности происшедшего и понимал, что долг чести обязывает явиться на дуэль, сколь нелепым не казался бы повод, приведший к ней. Но дальнейшие события, резко обострившийся тяжелый недуг отца, а затем и его кончина полностью поглотили внимание Джона, потому-то нелепая дуэль со всеми ей долгами чести и прочими условностями отошли на второй план. Любовь к отцу, горечь утраты любимого человека затмили все.

Но это для Джона. Для Фрея же не существовало и не могло существовать причин, которые могли бы отодвинуть на второй план предстоящую дуэль. Сама Мери, пылкая любовь к ней (с чего, собственно, все и началось) отошли не на второй, а на сто второй план. Да что там! Он совершенно сейчас не вспоминал о ней, как будто девушки и не существовало. Перед глазами Фрея стояла одна-единственная картина: Джон, пронзенный его шпагой, падает и в предсмертных судоргах видит над собой торжествующего Фрея. Он будет смеяться этому ничтожеству в лицо и наслаждаться справедливым возмездием. Какой сладостной будет эта минута! Она пьянила Фрея, а близость ее придавала сил душевных и физических. И вот теперь, когда Джеймс осознал, что дуэль не состоится, что минута триумфа над поверженным соперником откладывается на неопределенный срок, Фрея охватил неописуемый ужас: как он доживет до этого самого срока? Ведь понимал, что не сможет все это время есть-пить, и вот эта неопределенность сильнее всего и мучительна.

Вдали, на дороге, ведущей к городу, показался всадник. Хотя расстояние до него было довольно-таки приличное, Фрей нутром почувствовал – это Грет. Он даже пошел ему навстречу, настолько хотелось поскорее услышать о результатах поездки. Это действительно был Грет Стоу. Не успел он еще спешиться, как Фрей сразу же набросился на него:

– Говори, каналья, да побыстрее!

Зная вспыльчивый характер друга, Грет поспешно, почти без пауз, пересказал все, что видел и слышал в доме Кросса, умолчав, однако, о главном. Главном, естественно, для себя.

Фрей долго чертыхался, пинал с досады придорожные камни, посылал проклятия всем и вся. Со временем все же успокоился, ведь как бы не заслонял разум порыв гнева, он умел иногда, пусть и редко, овладевать собой, поступить хладнокровно и расчетливо. Он как бы переломил себя, переключил невидимый механизм в режим спокойного действия, став вдруг трезвым, – по крайней мере с виду, как бы равнодушным ко всему. Здравый смысл, а был наш герой человеком далеко не глупым, подсказал, что смерть отца – случай, конечно же, из ряда вон выходящий. Никуда, в конце концов, этот Кросс от него не денется, и он, Фрей, пусть немного позже, но все же непременно поквитается.

С неким облегчением, но все еще чертыхаясь, Фрей вскочил в седло и стегнул лошадь. На друга он в этот миг не обратил никакого внимания. А напрасно. Стоило бы приглядеться. Фрей бы увидел в его глазах какой-то неведомый, ранее не наблюдаемый блеск, а в его учащенно-волнующем дыхании почувствовал бы плохо скрываемое возбуждение, свидетельствующее о том, что случилось что-то неординарное. Конечно же, Грета взволновала отнюдь не смерть старого человека, а то, что тот поведал перед ней. Стоу и не собирался обижаться на Фрея за то, что тот так бесцеремонно бросил его. Напротив, ему самому безумно хотелось остаться одному, обдумать все. Его воспаленное воображение рисовало картины одна волшебней другой, возбужденная фантазия строила воздушные замки. Пока он еще не определился, как лучше поступить, но в одном был уверен – что стоит на пороге выдающегося события, которое коренным образом изменит всю его дальнейшую жизнь.