Владимир Фил - Путь к Океану

Думали, кранты нам, бошки полетят — сам кэп не употреблял в этот раз. Обошлось, спросил только у Толяна-рулевого, что отмечали так круто. Тот отмазался дежурным днём рождения. Ну ни куя се днюха — вся команда в оверкиле была. Списали только повариху за ссаньё на старпомовский коврик (см. Кораплядская любовь), а с боцмана, как с гуся вода. Как же — штатный стукач. Ну и деда заменили после Клондайка — такое не прощается. Как ни крути — это предательство. Команда — одна семья, рамсы в ней не должны выноситься наружу.

В Черепке приехал новый Дед, весь синий от блатных партаков. Рассказывал, что по-молодости фурагой был (приблатнённая молодёжная группировка из рабочих кварталов). Решили мы его сразу пробить на гнилость и пригласили обмыть назначение к Иванычу в каюту. Тот принял приглашение без базара — видим, человек простой, без понтов. Ёпнули по первой, он и говорит:

— Кули мы тут в тесноте жмёмся? (к нам на хвост присели Дексон с третьим штурманом). Пойдём уж и каюту мою обмоем заодно.

А у него, по сравнению с нашими, вообще хоромы — спальня, гостиная. Только как-то не заведено матросам у деда бухать. Ну да мы то вдатые уже, тем более Кэп на берег ушёл.

Дедушка оказался ярым антигорбачовцем. Чуть подпил ещё, и попёрла политика:

— Я бы этого пидора горбатого к стенке и из калаша тра-та-та-та!

И дальше распаляется всё громче, а люмики открыты, жара, на весь порт слышно. Сижу, не знаю. что и делать — боязно как то — Горбатый страной рулил в то время. Вдруг голос Кэпа:

— Кули вы тут орёте?! — и голова в люминаторе появляется.

Дед и его за стол зовёт, тот заходит:

— Что за праздник?

— Да вот, с командой знакомлюсь и трёшника на учёбу провожаем, — отвечает дед.

Мы с Дексом подрываемся съёживаться, не отпускает.

— Сидите уж, только чтоб на вахте нормальными были. — А команда отличная, — продолжает, — дело своё знают, приказы лишний раз повторять не приходится. Вон матрос даже лучше трёшника на ББК заруливал, а моторист за механика стоял (мы с Дексом засияли, третий краснеет, как рак), бухают, правда, но работе не во вред. В-общем, вижу, сработаетесь.

И вправду сработались. Стармех поспускался в машину с неделю, видит, что там всё работает, как часы, даже если я один, а Иваныч спит бухой, а потом и вовсе заходил только раз в месяц в журнале расписываться. В основном бухал на низах с братвой, мне всё песни блатные под гитару заказывал. Пока к нему подруга покататься не приедет, и не возьмёт в ежовые рукавицы. Но и при ней случалось. Пошли мы с ним раз в Одессе (уже позже, зимой) за железкой какой-то, а она ещё не готова. Холодно, жрать охота. Зашли в «Украину», там на улице под навесом мясо в глиняных горшочках подавали.

— Дед, — говорю, — по полтиннику может для сугрева?

— Возьми, но не больше!

Я приношу два полных стакана.

— Фил, окуел ты, что ли, я же сказал!

— Так она меньше не наливает. Ну не выливать же на землю в конце концов, — не растерялся я.

Почему из могилы? Да звали его Исмаилыч, а Декс, как напьётся, шепелявить начинает:

— Измагилыч, Измагилы...

— Кули ты меня в могилу гонишь, — ворчит Дед.

У Иваныча беда — умерла мать, уехал хоронить. Со мной на вахте Дед остался, лентяй патологический. Первые три дня по часу сидел в ЦПУ, потом по двадцать минут три раза, потом один раз в конце вахты спускался, и, наконец, исчез совсем. Даже журнал мне самому заполнять приходилось. Зато мозг никто не трахал: — прошёлся, топливо подкачал, водички нагрел, показания снял с приборов, и сижу, чифирю с кроссвордом. Иногда Декс заходил в нарды поиграть.

— Коронуем тя во вторые механики, — издевается Декс, кидая камни.

— Да пошёл ты!

Пришли в Палкину Губу (нефтебаза в Кандалакше) выгружать соляру и узнали, что стоять будем долго, не было пустых резервуаров. (Кстати, возить солярку окуительно, всегда премию получали за экономию топлива — а писдили мы её безбожно — арктическая дизелька прозрачная, как слеза, и фильтра не забивает). Стоянка в Палке — лучше не пожелаешь. Вокруг красóты природы, величественная тайга, щедрая на грибы и ягоды, которые даже в белые ночи можно находить, в море ловится треска. Да ещё и северный процент капает в добавок к скудной зарплате. В машине ремонт не предвиделся, так что кто по грибы отправился, кто рыбачить, кто просто, покуривая, сидел на прибрежном валуне с разинутым хавальником, впитывая пейзаж.

А меня на думки пробило — Любимая была в родном порту, почти невеста. Вот и думаю — может бросить всё это к чертям собачьим, завязать с флотом, осесть на берегу, жениться, детей нарожать и жить тихо и счастливо.