Николай Прокудин - Юляшка-Потеряшка находит друзей [СИ]

— Какой же ты жадный и бессердечный! — возмутился Амадеус. — Только о себе и думаешь, вместо того чтобы вначале бедную девочку накормить! И вы тоже хорош, мистер старый телевизор! Опекун, называется! Почему не напомнили бедному ребенку, что пора обедать?

Конечно же, Мерцалкин осознал свою вину, и ему стало стыдно. Но зачем так грубо и прямо говорить ему об этом? Он ничего не ответил крысаку, а лишь сердито загудел и замигал всевозможными лампочками и датчиками. «Ну, какой же я старый? У меня только корпус староват, а сам-то я — новейшая разработка!» — подумал умнейший механизм.

Кот Василиск вызвался сопроводить девочку на камбуз, при этом строго выговаривая ей по дороге:

— Жизнь путешественника сурова, а судьба морского путешественника — еще более сложна и сурова. Мы, настоящие моряки, немногословны и сдержаны. Я, как старый морской «волк»…

— Какой же ты волк? — удивилась Юля. — Ты же сам говорил, что ты морской кот!

— Вот именно, я, как старый морской кот, часто занят делами и могу случайно не вспомнить про твое кормление. Запомни, капитан, боцман, матросы и даже я — народ занятой! Мы постоянно в заботах и можем нечаянно забыть про тебя. Будь любезна, милая, сама являться в кают-компанию строго по распорядку. Этот распорядок висит у тебя в каюте! Лично я, если проголодаюсь, то всегда могу заморить червячка птичкой. — Кот выразительно посмотрел на попугая, сидевшего на поручне. — Или грызуном. — Кот махнул лапой в сторону каюты, откуда они вышли. — Ты ведь птицами или крысами, в случае чего, питаться не будешь?

— Нет, что ты, что ты! — замахала руками Потеряшка.

— Никогда не опаздывай к приему пищи, иначе всегда будешь оставаться голодной, — продолжал читать ей нотации Василиск.

— А разве можно есть друзей? — нахмурилась девочка.

— Подумаешь! Ну, какие они мне друзья? Никто из них даже по-настоящему мяукать не умеет. Так, одно недоразумение, лишний груз на судне. Навязанные капитаном случайные попутчики.

Кот толкнул лапой дверь и по-хозяйски вошел на камбуз. Не теряя времени даром, он сразу же потерся о ноги кока, выпрашивая еще кусочек мяса, но рыжему хитрюге досталось лишь блюдце, полное молока. Состроив брезгливую физиономию, Василиск нехотя все же вылакал молоко (а ну как в другой раз не дадут!) и, урча себе в усы что-то о вреде молочных продуктов для взрослых котов, ушел спать.

А Юля быстро съела макароны по-флотски, и выпила три кружки персикового компота, который ей подливал добрый кок. Шницелев слушал ее рассказ о нелегкой жизни без родителей, утирал белым поварским колпаком слезы и опять предлагал ей очередную порцию компота.

Несколько дней море оставалось тихим и спокойным, обстановка на корабле была почти домашняя. Вокруг корабля кружили чайки и бакланы, постоянно задирая ворчливого попугая. Старый Гогель равнодушно взирал на этих шумных и бестолковых, по его мнению, птиц, но когда какая-нибудь из них пыталась клюнуть или нагадить на него, он оглашал морской простор истошным воплем: «Свистать всех наверх! Огонь из всех орудий! Стреляю без предупреждения! Пошли прочь, мор-р-рские мусор-р-рщики!»

От этого хриплого вопля, чайки в панике разлетались в разные стороны. Однако крики какаду не пугали бывалых альбатросов. Они усаживались на поручни или канаты и начинали, грозно лязгая хищными клювами, наводить страх на Гогеля. Тогда попугай громко верещал и взывал о помощи, медленно пятясь к каюте, а наглые захватчики продолжали издеваться над любимцем капитана и теснили какаду, стараясь клюнуть его в голову или выхватить из его хвоста роскошные перья. Но тут на защиту друга выходил большой Крыс. Он отчаянно бросался из засады на незваных гостей, и обычно пернатые чужеземцы с воплями разлетались во все стороны, лишь пух и перья летели на палубу.

Чайки, покачиваясь на волнах, издавали громкие рыдающие звуки, сочувствуя пострадавшему своему дальнему родственнику — альбатросу, а Гогель вновь занимал место возле капитанского мостика и мстительно вопил вслед:

«Эй! Баклан несчастный! Ты на кого клюв поднял? На самого Гогеля?! Кар-р-рамба! Муэр-р-рто! Лети, собирай тухлую рыбу и не лезь к благородной птице».

Поначалу попугай добавлял в адрес альбатросов еще несколько нехороших словечек, но однажды был пристыжен капитаном. А боцман даже щелкнул его по клюву.

— Эй, боцман! Не распускай руки! Ты сам научил меня морскому диалекту! — возмутился Гогель.