Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

До мятежа остается чуть более суток…

27 апреля с утра судно при слабом ветре движется на северо-запад, проходя мимо островка Коту. Блай ждет, что с берега, как обычно, прибудут гости, но никаких каноэ с подношениями нет.

Обстановка на борту накалена до предела. Вчерашняя взбучка, похоже, не возымела действия. Капитан ловит на себе недобрые взгляды не только матросов, но и младших офицеров. За спиной слышно какое-то подозрительное шушуканье. Власть на глазах утекает из его рук. Необходимо срочно закрутить гайки еще туже и устроить команде хорошую встряску. Нужен только повод.

И Блай его находит.

Он обращает внимание на то, что большая куча кокосовых орехов, сваленных прямо на верхней палубе между корабельными пушками, вроде бы уменьшилась в размерах. Что ж, чтобы придраться, этой мелочи вполне достаточно.

Командир зовет штурмана.

— Мистер Фрайер, — спрашивает Блай, указывая на кучу, — не кажется ли вам, что этих кокосов за прошедшую ночь стало меньше?

Штурман отвечает: да, пожалуй, вчера горка была чуть выше, вровень с бортиком. Но, может быть, она просто рассыпалась, ведь матросам приходится переступать через нее?

Нет, говорит Блай, их растащили. Украли. И он сейчас выяснит, кто это сделал.

Согласно британским флотским правилам XVIII века, все продовольствие, приобретенное экипажем во время плавания, формально считалось собственностью корабельного эконома. То есть, в случае «Баунти», в штатном расписании которой эту должность выполнял командир, — имуществом самого Блая. Если кто-то из команды желал приобрести что-либо из пропитания помимо положенного пайка, ему официально надлежало покупать это — за наличные или в долг (с последующим вычетом из жалования). А это значит, что по букве закона никому не дозволялось самовольно брать еду даже из избыточных судовых запасов. Таким образом, в соответствии с подобной логикой Блая, сейчас на борту «Баунти» имела место самая настоящая кража.

Конечно, на деле это жесткое правило исполнялось редко. Особенно в дальних экспедициях, тем более — в Южных Морях. Когда на корабль буквально тоннами поставлялись неучтенные дары туземцев и местной природы, командиры часто закрывали глаза на то, что матросы, гардемарины или офицеры пользовались общим котлом без специального разрешения. Какая никакая добавка к скудным ежедневным порциям. Подавляющему большинству капитанов и в голову не могло прийти упрекать (и тем более наказывать) своих подчиненных за эту понятную и объяснимую слабость.

Но только не Блаю сейчас. Налицо воровство «подножного корма», и виновные должны понести заслуженную кару.

Звучит приказ командира: перенести все орехи на корму и срочно построить весь экипаж на верхней палубе. Будят тех, кто спит после ночной вахты и требуют, чтобы каждый вынес свои личные запасы кокосов — для ревизии. Расследование начинается с младших офицеров и гардемаринов.

Блай опрашивает каждого, начиная с Эдварда Янга, — брал ли он кокосы, и, если да, то сколько, если нет, то не видел ли, кто брал и так далее. Наконец, очередь доходит до Флетчера Кристиана.

Вся процедура для него оскорбительна, она словно продолжает серию недавних унижений, но на вопросы командира первый помощник отвечает спокойно: «Я не знаю, сэр, но, я надеюсь, вы не считаете меня настолько низким, чтобы обвинять меня в краже ваших орехов».

Блаю только это и было нужно.

— Да, чёртов пёс, — взревел он, — я именно так и считаю! Должно быть, это ты украл их у меня, иначе отчитался бы об этом получше!

«Чёртов пёс» («damned hound»), «ты украл»… Это уже слишком.

Будь на месте Флетчера Кристиана современный русский, он, наверное, тут же набил бы самодуру-начальнику морду. Французский мушкетер — вызвал бы хама и сквернослова на дуэль и дрался бы с ним до последнего. Средневековый японец — не вынеся публичного оскорбления, так же публично покончил бы жизнь сепукку (харакири).

Но Флетчер Кристиан был выходцем с Острова Мэн, родившимся в Англии. Отпрыском древнего аристократического рода. Несмотря на бедность, юношей образованным и воспитанным. Можно сказать, истинным джентльменом. Ему не исполнилось тогда и 25 лет, но обостренное чувство собственного достоинства он впитал не только с молоком матери, но и с генами предков, и с преданиями своего маленького, но гордого острова, и с вольным воздухом Озерного Края.

Будучи по натуре чувствительным и легкоранимым, Флетчер снести оскорбления не мог.